Ты пожалеешь - Тори Ру
Мы сидим, соприкасаясь плечами, и его тепло напоминает о чем-то родном, постоянном, настоящем и очень нужном.
— Не надо было ее впутывать, Даня… Если тебе было интересно, как идут мои дела, мог бы спросить напрямую. Встретить возле универа и поговорить. Или забрать… обратно… к себе. — Я всхлипываю и борюсь с рыданиями, спазмом сжавшими горло. — Зачем ты соврал мне про маму и свою тяжелую жизнь?
— Какой мудила будет о таком врать? — искренне удивляется он, и я мямлю:
— Катя сказала, что…
— Катю я водил в дом тетки — та свалила на отдых. В гостиной над камином висит портрет, и Катюха подумала, что на нем — моя мать. Я не стал вдаваться в детали. Думаешь, у меня были бы шансы, приведи я ее к себе на хату?
Я разглядываю профиль Харма, его волосы, ресницы и губы, и воображение играет со мной злую шутку: я представляю, как он целовал Катю, как шептал ей на ухо всякий бред, какими глазами смотрел на нее, когда они… Трясу головой, и картинка исчезает.
Я рада, что Катя ушла. Уйти должна была именно она.
— Ты все равно просчитался, Даня. — Я горько усмехаюсь и упираюсь затылком в холодный бетон. — Она не подозревает даже, как я задыхалась и плакала без тебя. Как вытаскивала себя за волосы и заставляла жить дальше. И рассталась с Артемом потому, что… после тебя знаю, как должно быть, а с ним было не так. Я мечтала, чтобы ты пришел и обнял. И погулял со мной по площади. И пригласил на танец. На столе… — Пережитые обиды вырываются на волю, и я реву: — Ты же на самом деле добрый. Ты тоже переживаешь. Зачем эта маска? Просто расскажи, и я пойму!
— Не плачь. Хватит… — Харм дергается, зарывается носом в рукав и матерится.
Нахожу в кармане фартука салфетку с логотипом «Бессонницы» и протягиваю ему. Он запрокидывает голову, закидывается еще одной таблеткой и несколько минут сидит молча, утирая салфеткой кровь.
— Что с тобой происходит на самом деле? Что за таблетки ты пьешь? — наседаю я; Харм в раздрае, и сейчас от него можно добиться внятных ответов.
— Это транки, — гнусит он. — От панических атак. Ничего серьезного. Жить буду.
— Панические атаки? Давно они начались?
— Э… три года назад. Но так часто — с июля. Честно, я уже порядком затрахался… — Он комкает салфетку, точным броском отправляет ее в урну и задумчиво продолжает: — Кажется, мне нельзя тебя видеть. Это вообще лучшее, что я могу для тебя сделать.
Между нами повисает тишина — давящая и вязкая. Харм только что признался мне в чем-то важном, а я не смогла ухватить суть.
Я смертельно устала, но клуб закрывается только через три часа — пора возвращаться к клиентам.
Мне грустно — хочется остаться и наговориться с ним за все месяцы разлуки. Хочется повиснуть на шее и поцеловать. Хочется выведать все его секреты, даже если придется прибегнуть к пыткам… Только вот едва ли он расколется.
— Иди в задницу со своим пафосом! — возмущаюсь я и возвращаю ему куртку. — Больше не смей сливаться. Лучше скажи: кто ты теперь для меня?
— Сегодня я исполняю твои желания. — Харм дышит на ладони, встает и помогает мне подняться. — Я договорился: вместо зарплаты Никиас отдаст тебе мой гонорар. На этот вечер ты свободна. Так что… пошли наверстывать.
Он загадочно улыбается, зазывно раскрывает объятия, и я устремляюсь в их тепло. И шепчу, задыхаясь от плача и восторга:
— У тебя мозги набекрень. В них гребаная каша — обязательно проверься при случае. Но… я люблю тебя. Я очень сильно тебя люблю.
А еще я знаю: только когда он рядом, все системы работают нормально. Я могу дышать, смеяться, мечтать, надеяться и жить, а не существовать.
Он накрывает меня курткой и изо всех сил прижимает к себе. И под ухом спокойно стучит его сердце.
Глава 29
Быстро переодеваюсь в родные джинсы и свитер, с удовольствием влезаю в пальто и шарф, зашнуровываю ботинки и выхожу в ночь.
Харм, в зеленой куртке и дурацкой шапочке, ждет меня возле фонаря.
Происходящее напоминает порожденный уставшим мозгом сказочный сон — настолько же сильно обжигают эмоции, настолько же нереально красив этот парень. Нет прошлого и будущего, есть только момент, который останется в памяти навсегда.
Он достает из рюкзака бутылку вина, кладет мне на плечо тяжелую руку, и мы бродим по темным пустынным дворам — по очереди отпиваем вино из холодного горлышка, смеемся и спорим, толкаемся и удерживаем друг друга от падения.
Я извиняюсь перед Хармом за то, какой была раньше — Катя наглядно продемонстрировала, как мерзко выглядит высокомерие. А еще говорю, что стала сильнее. Все потерять — странно и страшно, но, пока у меня никто не отнял жизнь, она продолжается. Остается только открывать по утрам глаза, принимать решения и не ждать ни от кого помощи.
Харм молчит, и в темноте не видно его лица.
Мы взбираемся на ограждение городского моста и долго болтаем ногами над черной маслянистой водой.
Вдалеке сонно моргают огни микрорайонов, из труб ТЭЦ валит белый пар. Мороз щиплет нос и щеки, но алкоголь и присутствие Харма до кипения согревают кровь.
Меня тянет признаться ему в чем-то самом сокровенном, и этим признанием навсегда привязать к себе, но я никак не могу распутать комок эмоций и чувств, переполнивших грудную клетку.
Харм тремя затяжками убивает сигарету, бросает ее в реку и тихо говорит:
— А почему ты не начала мне мстить? Я же сделал тебе больно. Намеренно поступил жестоко и подло. Ты могла бы. Это же самая правильная реакция на таких мудаков, как я.
— Как можно мстить тому, кого любишь? — Я искренне недоумеваю. — Разрушать любимого — все равно что разрушать себя.
По мосту проезжает одинокая машина,
