Сон длиной в зиму (СИ) - Либрем Альма

— Сойка!

Её поймали за плечо, рванули на себя, заставляя повернуться, и Зоя быстро-быстро заморгала, запоздало понимая, что сбегала от Орловского так, как будто он был очередным тайным агентом её матери, призванным доказать всему миру, какая она несамостоятельная и не способная на полноценную жизнь.

— Твоя мама звонила. Сказала, что ты делась куда-то, — он сгрёб её в охапку. — Ушла в осеннем. Без шапки… — натянул на голову капюшон, — без перчаток, — взял за руки, пытаясь согреть. — Трубку не берешь, в сети нет… Эй, Сойка?

Она подняла на Богдана глаза и только сейчас обнаружила, что плачет. Солёные слёзы стекали по щекам, кожу лица щипало из-за мороза, а улыбка получилась наверняка натянутой и глупой.

— Зоя? Домой пойдём, — Богдан потянул её за собой.

— Не пойду, — слабо запротестовала девушка. — Я туда больше не вернусь.

— Ко мне домой, — утешил он. — Пошли. Слышишь?

Зоя подчинилась. Нехотя поплелась за ним, чувствуя себя животным, на шею которого накинули желанный поводок. Заблудившийся щенок, обретающий нового хозяина. Чувство протеста схлынуло, ей больше не хотелось беситься, бегая за своим собственным хвостом, только к прежнему хозяину тоже не хотелось, чтобы не слышать холодный мамин голос, её строгие речи, а потом долгие дни игнорирования проблемы, когда вроде всё хорошо, но совесть гложет…

Богдан не обманул. Он правда привёл к себе домой, на съемную квартиру. Зоя не была здесь прежде, только удивилась тому, что внутри было пусто и немного прохладно. Уходя, Орловский оставил все окна открытыми, а теперь носился по комнате, захлопывая их, задёргивая шторы, словно они могли помочь теплу появиться в пределах квартиры. Комнат было две, гостиная и спальня, узенький коридорчик, кухня сбоку, такая же крохотная, как и у них с мамой, дверь, должно быть, вела в ванную… Зоя не вникала.

Она думала, что в холостяцких берлогах довольно грязно, но или Богдан недавно убирал, или у него было так мало вещей… Квартира выглядела жилой, но пустоватой, словно Орловский в одиночку никак не мог её заполнить.

Зоя вряд ли была хорошим помощником в этом деле.

Она села на диван, на который указал Орловский, сняла сапоги, оставив их в коридоре, но так и осталась в куртке. Тепло всё не приходило, а домашние тапочки, выуженные из какого-то комода, стоявшего на входе, мало кого могли согреть. Зоя расстегнула ненавистный пуховик, стянула шарфик, который душил больше, чем согревал, закрыла глаза и попыталась расслабиться.

Не вышло.

В голову лез всякий бред, совершенно непроизвольно. Зоя пыталась вытолкать прочь дурацкие мысли, но перед глазами то и дело появлялась мама, и ей выть от раздражения хотелось.

— Сойка, — Богдан, судя по тому, как прогнулся диван, сел рядом. — Сойка, будешь есть что-нибудь?

Зоя отрицательно покачала головой. Ей не хотелось. Кусок в рот не полезет…

— Не надо.

— Ты когда в последний раз ела? — он стянул с неё куртку, Зоя позволила, подчиняясь, как маленький ребёнок.

— Где-то в обед. Или утром. Не помню, — меланхолично ответила девушка, жмурясь. — Я не голодна. Честно-честно.

— Да кто бы сомневался, — усмехнулся Орловский. — Давай хоть чаю?

— У тебя есть что-нибудь выпить? — вместо этого спросила Зоя.

— Чай, кофе…

— Покрепче, — твёрдо произнесла она.

Дома был целый минибар. Дома была мама, на которую Зое и смотреть сейчас не хотелось. Чувство вины накрывало запоздало, и она чувствовала себя маленькой дурочкой, которая и вправду, как подросток, поддалась эмоциям и позволила себе такое, что для взрослого человека было бы просто позором. Зое ни с того ни с сего захотелось закрыться от всего мира, спрятать голову в песок, как настоящий страус… Забыться.

— Зоя, оно тебе не надо, — Богдан всунул ей в руки чашку с водой, но Зоя сделала только глоток и отдала обратно. — Ты просто перенервничала. И твоя мать очень жесткая женщина, с такой трудно жить. Тебе надо отдохнуть. Успокоиться…

— Я хочу забыться, — Зоя заглянула ему в глаза, впервые решилась на это — почему-то подумала, что ей всерьёз станет легче, когда алкоголь одурманит сознание, выжжет из него все мысли о матери, оставит место только хмельной боли и усталости. — Хотя бы глоток, Богдан!

— Зоя, сколько ты пила в своей жизни?

Она криво усмехнулась.

— И наверняка ничего крепче вина, — подытожил Орловский, хотя девушка не проронила ни единого слова. — Сейчас ты попытаешься напиться, и дело закончится тем, что тебя будет тошнить. Выворачивать наизнанку. А потом утром ты будешь жалеть обо всём, что наговоришь по телефону, наделаешь здесь или мало ли ещё о чём.

— Ты что, — Зоя усмехнулась, — не напивался никогда?

— Не-а, — легко ответил Богдан. — И тебе не советую.

Она наконец-то полностью избавилась от куртки, забралась с ногами на диван и взглянула на Богдана так, словно уже была пьяная.

Картинка перед глазами то ли от слёз, то ли от усталости плыла, подпрыгивала, становилась размытой и смешной. Зоя с трудом подавляла желание разрыдаться или закричать, пытаясь выплеснуть на свободу весь скопившийся внутри негатив. Ещё и накатила жуткая, невероятная усталость, и девушка чувствовала себя рабыней собственного тела.

Теперь даже разговаривать было трудно. Переохлаждение и стресс сделали своё дело, Зоя почувствовала, что ей никакой алкоголь не надо, задурманила собственная усталость. Хотелось закрыть глаза и не открывать их больше.

— Пойдём, — Богдан потянул её за руку. — Ляжешь в кровать. Поспишь.

— А ты? — вяло спросила Зоя, даже не понимаясь с дивана. — Ты куда?

— На диване переночую, — пообещал он. — Ты можешь встать?

У Зои не болели ни руки, ни ноги, только дико колотилось сердце, пытаясь выпрыгнуть из груди. И встать она, наверное, могла, хотя не попыталась даже, просто закрыла глаза и подалась вперёд, чувствуя, как Богдан обнимает её за талию.

— Ну да что такое с тобой, Сойка, — его хриплый шепот прозвучал особенно интимно, и Зоя почувствовала, как дыхание щекочет шею. — Подумаешь, поругалась с мамой. Кто-то каждый день ругается. Я со своими уже полгода не виделся, и живой, как видишь. Ну чего ты? Пойдём. Ты поспишь, а завтра…

Богдан не договорил, очевидно, не желая обещать того, что потом может не сбыться. Он осторожно поднял её на руки, поняв, что нет смысла просить подняться, и Зоя уцепилась в его плечи, сминая ткань пуловера.

Мелькнула в голове дурацкая мысль, что её до этого никто никогда на руках не носил. Стало неловко, и Зоя чувствовала, как горит лицо. Наверное, она опять была вся красная, растрёпанная, в дурацкой домашней одежде, в которой ушла из дома. Спасибо, хоть не любимая юбка десятилетней давности, с заметной такой дырой, а что-нибудь более-менее приличное…

Орловский усадил её застеленную кровать, осторожно, словно Зоя была хрупким ценным грузом, задержался на мгновение, чтобы запечатлеть быстрый и будто случайный поцелуй на её губах и хотел уйти, но Зоя мёртвой хваткой уцепилась в его одежду, обвила руками шею, отвечая куда более страстно, чем куда либо прежде.

Дурацкая, глупая уверенность в правильности своих действий вновь захлестнула девушку. Она почувствовала себя способной совершить что угодно и потом об этом ни минуты ни жалеть.

— Останься, — выдохнула прямо в губы Богдану и дёрнула его за руку, заставляя свалиться на кровать рядом с собой. Потянулась к нему, вновь целуя, оставляя смешную, наивную цепочку прикосновений на скуле.

— Сойка, — он перевернулся, нависая над девушкой, замер на мгновение. — Ты же жалеть потом будешь. Не делай глупостей.

— Ты уже не дал мне выпить. Почему я не могу побыть вместе со своим парнем? — Зое показалось, даже шепот её прозвучал капризно. — Потому что я хорошая девочка, которая слушает маму, да? А я, может, плохая?

— И насколько же ты плохая? — печально спросил Богдан.

Его руки заскользили по её спине, забираясь под свитер, и Зоя вздрогнула от неожиданного жара.

Вспомнила ни с того ни с сего, что Богдан был первым, с кем она по-настоящему целовалась.