Кристин Ханна - Светлячок надежды
– Талли попала в автомобильную аварию, – сказал он. – Дело плохо. Неизвестно, выживет ли она.
У Мары перехватило дыхание. И Талли тоже?! Нет!
– О господи…
– Где ты? Я могу забрать тебя…
– В Портленде, – прошептала Мара.
– Орегон? Я забронирую тебе билет на самолет. – Он помолчал. – Там рейсы каждый час. Билет с открытой датой будет ждать тебя на стойке авиакомпании «Аляска».
– Два билета, – сказала она.
Он помолчал.
– Отлично. Два. Каким рейсом…
Мара захлопнула телефон, не попрощавшись.
На кухню вошел Пакстон:
– Что случилось? Вид у тебя паршивый.
– Моя крестная мать, наверное, умирает.
– Мы все умираем, Мара.
– Мне нужно ее увидеть.
– После того что она сделала?
– Поедешь со мной? Пожалуйста. Я не могу одна, – сказала она. – Прошу тебя.
Пакстон прищурился, и под его пронизывающим взглядом Мара почувствовала себя беспомощной.
Он убрал волосы за ухо с серебряной сережкой.
– Мы ненадолго. Пожалуйста, Пакс. Я возьму у отца немного денег.
– Ладно, – наконец согласился он. – Поеду.
В аэропорту Портленда Мара чувствовала, как люди удивленно пялятся на нее и Пакса.
Ей нравилось, что так называемых нормальных людей оскорбляет «готическая» внешность Пакса, английские булавки в ушах, татуировки на шее и ключицах. Они не замечали красивого орнамента вокруг вытатуированных букв, не замечали иронии и юмора этих слов.
Поднявшись на борт, Мара села на свое место в хвосте салона и пристегнулась.
В окне она видела размытое отражение своего бледного лица: густо накрашенные карие глаза, лиловые губы, вихры розовых волос.
Прозвучал сигнал, и самолет тронулся по взлетной полосе, набирая скорость, и взмыл в безоблачное небо.
Мара закрыла глаза. Воспоминания стучались к ней, как ворон из любимого стихотворения Пакса. Тук-тук-тук.
Она не желала вспоминать прошлое. Много месяцев она прятала все это – диагноз, рак, прощание, похороны и долгие серые дни после, – но воспоминания все время всплывали, правдами и неправдами пробиваясь на поверхность сознания.
Крепко зажмурившись, она увидела себя в тот последний день ее прежней жизни: пятнадцатилетняя девочка собирается в школу.
– Надеюсь, ты не собираешься идти в этом школу, – сказала мама, входя на кухню.
Сидящие за столом близнецы вдруг замолкли и уставились на Мару, как два китайских болванчика.
– Ого! – сказал Уильям.
Лукас кивнул, поддержав брата.
– С моей одеждой все в порядке. – Мара встала из-за стола. – Так теперь модно, мама. – Она скользнула взглядом по одежде матери – фланелевая пижама, схваченные резинкой волосы, дешевые шлепанцы – и нахмурилась. – В этом ты должна мне доверять.
– В таком наряде впору прогуливаться по ночам на Пайонир-сквер в сопровождении своего сутенера. Но сегодня ноябрьское утро, а ты ученица старших классов школы, а не предмет вожделения Джерри Спрингера [12] . Если хочешь, я выражусь конкретнее: твоя джинсовая юбка настолько коротка, что я вижу белье – розовое в цветочек, а футболка явно лежала на полке отдела для малышей. Я не позволю тебе демонстрировать свой живот в школе.
Мара в отчаянии топнула ногой. Ей хотелось, чтобы именно этот ее наряд увидел сегодня Тайлер. Он посмотрит на нее и подумает: «Круто», – и больше не будет считать ее наивной малышкой.
Кейт протянула руку к стулу перед собой и ухватилась за него, словно древняя старуха. Потом присела за стол, взяла свою чашку с кофе – ту самую, с надписью: «ЛУЧШАЯ В МИРЕ МАМА» – и обхватила ладонями, словно хотела согреться.
– Я неважно себя чувствую, Мара, и сегодня у меня нет сил с тобой спорить. Пожалуйста.
– Вот и не спорь.
– Совершенно верно. Я не шучу. Ты не пойдешь в школу в таком виде – как Бритни Спирс под кайфом, полуголая. Без разговоров. Дело в том, что я твоя мать. И значит, начальник в этом доме. Или надзиратель. Мой дом – мои правила. Переоденься или пеняй на себя. Могу пояснить, что последствия начнутся с того, что ты опоздаешь в школу и лишишься своего драгоценного нового телефона. Дальше – больше. – Кейт поставила на стол чашку.
– Ты хочешь испортить мне жизнь!
– Ты раскрыла мой генеральный план. Глупости. – Мать наклонилась и взъерошила копну волос на голове Лукаса. – Вы, ребята, еще маленькие. Я не буду портить вам жизнь еще несколько лет. Так что повода для волнений нет.
– Мы знаем, мама, – честно ответил Уильям.
– У Мары все лицо красное, – заметил Лукас и вернулся к построению башни из кукурузных хлопьев.
– Семейный школьный автобус Райанов отходит через десять минут, – сказала Кейт. Потом уперлась ладонями о стол и медленно встала.
– Я неважно себя чувствую, Мара, и сегодня у меня нет сил с тобой спорить.
Это была улика номер один. Нельзя сказать, чтобы Мара собирала их – ей вообще было все равно. Она продолжала жить так же, как и раньше – в школе делала все, чтобы стать заметной, чтобы все хотели с ней дружить. До того первого семейного совета.
– Я была у врача, – сказала мама. – Не стоит особенно волноваться, но я больна.
Мара слышала, как переговариваются мальчики, как задают глупые вопросы, не понимая, что произошло. Лукас – мамин любимчик – подбежал к матери и обнял ее.
Папа увел мальчиков из комнаты. Проходя мимо Мары, он посмотрел на нее; она увидела в его глазах слезы, и колени у нее подогнулись. Плакать он может только по одной причине.
Она посмотрела на мать и вдруг увидела все; ее бледную кожу, темные круги под глазами, потрескавшиеся бесцветные губы. Как будто ее маму окунули в отбеливатель и вытащили обесцвеченной. Больна!
– Это рак, да?
– Да.
Мару так затрясло, что она сцепила руки, пытаясь унять дрожь. Разве так бывает, чтоб за одну секунду твоя жизнь так опасно накренилась?
