Хиллиард Нерина - Бесценный символ
— Сейчас он спит. Он спит большую часть дня. И я не хочу, чтобы вы расстраивали его.
— Расстраивал его? Вы хотите сказать, что тайно продали изумруды?
Энтони улыбнулся, пытаясь понять, что она на самом деле думает.
— Он не знает об этом, не так ли?
— Ожерелье принадлежало мне.
Очень мягко Энтони сказал:
— Как и картины, которые раньше висели в холле и коридоре, те, которые вы заменили гравюрами? Как и китайская ваза династии Мин, стоявшая прежде на каминной полке? Как и львы из слоновой кости? Все это принадлежало вам, и вы имели право их продать, Стефани?
Теперь она слегка побледнела, не в силах что-либо вымолвить от возмущения.
Энтони рассмеялся.
— Тем не менее, вы проделали это, не так ли? Харди развелся с вами, не дав вам ни гроша, и вы приползли домой к папочке и всего за несколько лет просадили состояние, которое семья Стерлингов наживала несколько столетий. Но и это вам показалось недостаточным, не правда ли? Вы не могли подождать, пока унаследуете то, что осталось. Вы распродаете все частями еще до того, как Джеймс ляжет в могилу.
Стефани как бы издалека слышала, как он говорил вещи, которые казались еще более уничижительными потому, что он произносил их холодным, лишенным каких-либо эмоций голосом. Она всегда чувствовала себя в его присутствии не в своей тарелке, болезненно осознавая, что ее лоск и уверенная манера себя держать были лишь притворством, за которыми она прятала робость и нерешительность. Он же, напротив, никогда не испытывал внутреннего замешательства, никогда не терял самоуверенности.
Она наблюдала за ним, как он пересекал переполненные гостиные, и видела, что другие представители сильного пола инстинктивно уступали ему дорогу, а женщины глядели ему вслед потому, что он отличался от большинства мужчин, выделялся среди них, как чистокровный жеребец среди мустангов. И несмотря на свою молодость, Стефани тоже осознала это с первого взгляда.
Тогда он внушал ей благоговейный страх, она нервничала и терялась в его присутствии. И сейчас старые чувства нахлынули на нее снова, ей хотелось найти какой-либо темный уголок и спрятаться. Он глядел на нее так, как никогда раньше, вызывая слезы гнева и унижения. Она чувствовала себя так, будто он раздевал и исследовал ее тело и душу, делая свои выводы.
Она знала, что он должен был думать о ней все эти годы, но его сдержанная вежливость во время случайных встреч в прошлом не подготовила ее к такому хладнокровному нападению.
Как он должен был презирать ее!
— Нечего сказать, Стефани? — Его голос был ровным и в то же время безразлично жестоким. — Ни слова в свою защиту? Ни даже попытки опровергнуть обвинение? Это не похоже на вас, милочка. Вы всегда так чудесно разыгрывали удивление и невинное смущение, когда Джеймс дарил вам очередную дорогую безделушку. Но я полагаю, что постепенно играть поднадоело.
Опровергнуть обвинение… С усилием она продолжала смотреть в его полные презрения глаза. У нее еще оставалась гордость, и она с отчаянием цеплялась за нее потому, что не могла позволить ему погубить себя. Ей нечего было сказать в свое оправдание ни тогда, ни теперь. Его неприязнь к ней имела такие глубокие корни, что на нее нельзя было повлиять словами. Привыкнув большую часть своей жизни играть какую-либо роль, Стефани внутренне согласилась на то амплуа, какое он ей предлагал, потому что чувствовала себя слишком истощенной для борьбы.
— Что вы хотите, Энтони? — сдержанно спросила она.
— Я хочу услышать, как вы признаетесь в том, что распродаете вещи Джеймса, не так ли?
— Да.
Она охотно сказала бы что угодно, лишь бы он ушел и оставил ее в покое.
— Он не знает об этом.
Это не был вопрос, но Стефани тем не менее слабо кивнула в ответ. Да, ее отец не знает. У него нет даже мысли о том, как плохи их дела, и она не собирается позволить ему узнать об этом.
— Остались ли у вас еще какие-либо драгоценности или изумруды были последними?
Определенно он был настроен крайне решительно, устало подумала она.
— Последними.
Ей было нетрудно сделать свой голос холодным, она чувствовала, как внутри нее все заледенело.
Он снова рассмеялся. Его насмешливость раздражала.
— Все имеет свой конец. А что дальше? Еще один влюбленный идиот типа Харди?
Стефани повыше подняла подбородок и призвала на помощь все свое умение притворяться.
— Все что ни попадется, — сказала она.
Несколько минут он смотрел па нее, его красивое лицо ничего не выражало, затем он нагнулся и взял со стола пухлую пачку листов.
— Но сначала это, я думаю, — сказал он. — Вы планируете продать записки Джеймса по самой высокой цене, не так ли? Выбросить волкам предмет стремлений всей его жизни и смотреть, как кто-то другой обнаружит наконец распятие Габсбургов…
Словно загипнотизированная его медленными движениями и тихим голосом Стефани взглянула на бумаги, которые содержали заметки, сделанные отцом на протяжении всей жизни. Заметки о священной реликвии, существование которой отрицали большинство историков и археологов, считая мифом. В течение пятидесяти лет те же самые эксперты называли распятие Габсбургов святым Граалем Стерлинга, или чаще безумием Стерлинга.
Он говорил ей об этом всю ее жизнь и искал его всю свою жизнь. В последние годы он называл это просто хобби, вероятно, сбитый с толку бесплодными поисками, но не сдался, и Стефани знала это. Копаясь в книгах, журналах, дневниках, исследуя карты, без конца размышляя и сопоставляя вместе крошечные кусочки информации, которые он считал достоверными, он собрал впечатляющий материал, относящийся к этому периоду.
Подумать, что она могла бы продать это! Она была не в состоянии произнести перед ним такую ложь и невольно ответила:
— Нет, я не хочу продавать записки. Я намереваюсь найти распятие.
Энтони засмеялся. Он смеялся так, как если бы сама мысль о том, что Стефани сделает что-либо подобное, была крайне нелепой, и презрение, слышное в смехе, ранило ее больше, чем его слова. И так уже обескураженная поставленной себе самой целью и смущенная отсутствием какого-либо опыта, а теперь еще и испытывая его насмешки, она могла бы отказаться от своего плана. Могла бы, но, взглянув на него, она обнаружила в себе еще более сильную решимость найти реликвию. Для этого у нее теперь были две веские причины: вложить распятие в руки отца до того, как он умрет, и увидеть, как мужчина, стоящий напротив нее, хоть раз в жизни потеряет свою невозмутимую самоуверенность.
— Я рада, что вы находите это таким забавным, — сказала она ледяным тоном. — Надеюсь, что вы все еще будете смеяться, когда заключите со мной сделку, чтобы добавить распятие к вашей великолепной коллекции.
Сказав это, она почувствовала внезапный ужас. Это заставит его подумать…
— Конечно, — сказал Энтони, больше не смеясь, тоном, в котором слышалось понимание. — Те вещи, которые вы уже продали, не могут и близко сравниться с распятием Габсбургов. Имея его в своих жадных маленьких ручках, вы можете просить за него миллионы — и получите их.
Он ни за что не поверит, скажи она ему правду. Никогда не поверит, что все, что ей хочется, это увидеть лицо отца, когда мечта его жизни осуществится и в свои последние дни он с триумфом узнает, что был прав.
Энтони не поверит, что бы она ему ни говорила, поэтому она позволит ему думать о ней, что он хочет, лишь бы его мнение не ранило ее так больно.
— Вы никогда его не найдете, — заявил он категорично. — Вы ни черта не смыслите в археологии.
— У меня был самый лучший учитель в мире — мой отец. И у меня есть его записки.
Он посмотрел на нее так, как если бы она потеряла рассудок.
— Вы думаете, они облегчат вашу задачу? Эти записки не являются подробными инструкциями. Они не содержат карты местности, где находится сокровище…
— Знаю. Но записки указывают место начала поисков, и я…
— Начала поисков? Вы имеете в виду Австрию? — Энтони оперся на стол и покачал головой. Улыбка сожаления скривила его губы. — Прекрасное место, чтобы начать. Фактически там начинали искать все. Поскольку предположительно крестом владели Габсбурги, а жили они там, в этом есть смысл. Здравый смысл, милочка, которого вы, кажется, начисто лишены.
Хотя ей страшно хотелось убедить его, что она совсем не дурочка, она не собиралась говорить ему, что записки отца значительно сузили район и указали место, где никогда раньше не велись поиски. Ни за что на свете она не назовет Энтони это место.
Ее отец, бывало, говорил, что, хотя у Энтони и нет специального образования, он обладает интуицией, почти инстинктивной способностью отличать настоящее от подделки, что у него врожденный дар находить произведения искусства. До нынешнего момента Стефани не считала, что кто-то может опередить ее в поисках. Поскольку специалисты считали, что распятия не существует вообще, никто не пытался искать его последние тридцать лет. С внезапным чувством паники она поняла, что Энтони мог бы отправиться на поиски. Учитывая его явную неприязнь к ней, он мог бы решиться на это, хотя бы для того, чтобы преподать ей урок.
