Адель Паркс - Секс с экс
– Меня так назвали в честь бабушки и матери Эдипа.
Понимают они, о чем речь, или нет, все равно маниакально улыбаются. Потому что к этой минуте они меня хотят. Сильно и искренне. Греческими трагедиями они, может, и не интересуются, а вот тем, чтобы поскорее влезть в койку, – весьма и весьма. В зависимости от предпочтений они пялятся на мою полную дерзкую грудь или длинные, сильные, загорелые ноги. А тех, у кого более утонченный вкус, возбуждают длинные блестящие волосы, или гладкая кожа, стройные бедра, голубые глаза, или, да будет мне позволено это предположить, ровные белые зубы.
И уж мне-то известно, как я хороша.
Я ношу распущенные волосы, потому что мужики от них просто звереют. Они видят во мне то сексуальную сучку, то героиню романа девятнадцатого века, – смотря кто им больше нравится. Строго говоря, мне больше идет стрижка длиной до подбородка, но я работаю на телевидении и мой девиз – быть такой, какой меня хотят видеть.
Спрашиваю, как его зовут, и очень стараюсь запомнить. Интересуюсь, чем он занимается. (Тем-то и тем-то.) Какая разница? Его планы на будущее интересны лишь той, что имеет на него виды. И тут я возбуждаюсь: у него, видите ли, очень большие ступни, а из моего обширного и богатого опыта следует, что старые поговорки верны. Супер! То и дело легко касаюсь его руки или плеча и даже снимаю воображаемую соринку с его нагрудного кармана. Поразительно, до чего легко мужские особи ловятся на такие избитые приемы, но это всегда срабатывает. Я провожу языком по губам, по зубам, а потом по оливке на его бокале. Он не слишком-то впечатлен. Еще бы, приемы ему известны, он ими и сам не раз пользовался. Он сбит с толку, потому что с ним играют в его игру, но возбуждается от моей дерзости. И – завершающий штрих! – я говорю ему, что я продюсер нового «ТВ-6». Если у него и были сомнения, теперь их нет.
У моей шикарной профессии есть магические свойства. Людей она просто завораживает. Все мы на телевидении лицемеры и притворы, потому что отрицаем притягательность нашей работы. Впадение в грех притворства нам компенсируют большой-пребольшой зарплатой. Какой разговор, продавать эфирное время гораздо приятнее, чем печеные бобы в лучшем супермаркете. И уж, конечно, приятнее встретить в лифте Дез О'Коннор, чем Дэйва Джонса из финансового отдела.
И все же работать на телевидении зверски тяжело. Я-то знаю, потому что маюсь там уже двенадцать лет. Начинала я на побегушках в программе «Доброе утро, Британия» сразу после университета, получала гроши, и все равно это было здорово: я ведь работаю на телевидении! В те времена я пребывала в состоянии вечной паники, пусть даже самое большое мое преступление – сахар в чьем-то кофе, когда меня ясно просили положить сахарин. А больше всего я боялась, что кому-нибудь не понравятся моя одежда, прическа, манеры, акцент и шутки. Я проматывала деньги на одежду (черную) и прически (длинные, короткие, очень короткие, снова длинные, черные, светлые, рыжие, снова черные) и так менялась снова и снова, пока не смогла вновь стать собой. Для меня было важно работать хорошо. И не просто хорошо, а лучше всех. Не боясь никакой работы, я охотно бралась за все. Не было крепостей, которых я не взяла бы штурмом. Работала я до неприличия много, один раз даже в Рождество. На самом деле это было нетрудно – праздники лишь нагоняют на меня тоску. Да и карьера того стоила. Я быстро продвигалась по службе, к двадцати трем годам была уже ведущим консультантом и, миновав должности помощника продюсера и продюсера, через неделю после своего тридцатилетия возвысилась до исполнительного продюсера.
Вот кто я такая. Вот что я такое.
– Это, наверное, очень интересно, – произносит мой высокий красивый зеленоглазый брюнет.
– Да. Мы живем в информационную эру, за умы зрителей борются сотни телеканалов, и победить в этом забеге очень трудно. – Я не стала говорить ему, что помимо каналов «Би-би-си-1» и «Би-би-си-2», «Ай-ти-ви», Четвертого и Пятого каналов и «ТВ-6» есть еще двести спутниковых, пятьсот кабельных и семьдесят цифровых каналов, не считая интерактивного телевидения, Интернета и шоппинга на дому. Телевизионное время на душу населения сократилось. Чем больше каналов, тем меньше их смотрят. Из-за постоянной конкуренции нужно все время предлагать передачи, фильмы, шоу поострей и посвежей. Обо всем этом я не упоминаю, потому что даже Джош, мой самый преданный слушатель, начинает зевать, когда я углубляюсь в дебри. Понятно, что я надоедаю своими разговорами о работе, но ведь для меня она так много значит.
Теперь попробуем вспомнить какую-нибудь сказочку о телезвездах. В кулуарах я часто сталкиваюсь со знаменитостями, а они хотят казаться свойскими людьми. Я люблю их меньше всех и восхищаюсь ими больше всех. Талантливым быть трудней, чем знаменитым. А байки о погасших звездах сериалов никому не интересны.
– Я ем в том же буфете, что и Дейвина Мак-колл.
Он глотает наживку.
… Просыпаюсь под хриплые птичьи крики и угрожающее пчелиное жужжание. Открыв глаза, вижу крутящийся под потолком вентилятор. Через несколько секунд соображаю, что моя голова не кружится (вообще-то она просто раскалывается), что я не на съемочной площадке «Снова Апокалипсис», а птиц так хорошо слышно оттого, что окна в спальне загородного отеля открыты настежь. Вчера я на этом настояла. Понятно, что если я плачу сто семьдесят фунтов за ночь, то желаю, чтобы все было по высшему разряду. Чтобы в номере было песочное печенье, бутылочки с шампунем, шапочка для душа и свежий воздух.
Пчелиное жужжание – это, как выясняется, «Одинокий рейнджер». Какое счастье. Я осматриваю комнату. Настоящий разгром. Значит, я прекрасно провела ночь. Я повернула голову – ну да, похмелье это лишь подтверждает. Надо сосредоточиться: пустая бутылка из-под шампанского, пустой мини-бар, огромный гардероб и красивый незнакомец в моей постели.
Таков итог.
Имени я не помню. Не катастрофа, но действует на нервы. Даже по моим понятиям невежливо просить мужчину свалить побыстрее, не назвав его по имени. Он прекрасно сгодился для ночи любви, но в беспощадном свете дня выглядит как-то нелепо. От рассмотрения этой дилеммы меня спасает телефонный звонок.
Дзззинь-дзиньдзинь-дзззинь, трезвонит все настойчивей. Я нашариваю трубку.
– Кэс?
– Иззи? – И, приподнявшись на локте: – Как ты?
– Так себе.
Я пытаюсь сосредоточиться, а она говорит, что познакомилась с одним из шаферов и со слезами в голосе рассказывает дальше, хлюпая носом, приправляя свою повесть оргазмами, экстазами и его шепотом «ты потрясающая». Утром она проснулась, когда он пытался потихоньку смыться из номера. Она попросила у него телефон, а он назвал ей несуществующий номер с лишней цифрой.
