Дженет Таннер - Дитя каприза
Гарриет не интересовали все эти личности. Объектив ее фотокамеры был направлен вглубь салона, где небольшими возбужденными группками собрались швеи и девушки из рекламных агентств, наблюдавшие, как по подиуму проплывают под взрывы восторженных аплодисментов модели, над которыми они трудились или которые рекламировали.
В этой толпе стояла девушка, особенно заинтересовавшая Гарриет: миниатюрная, с короткой мальчишеской стрижкой и настолько выразительным лицом, что оно, казалось, отражало все эмоции, которые испытывала каждая из этих молоденьких девушек, подшивавших подолы, прилаживавших на место крючки и петельки, располагавших отделку и приметывавших ее такими мелкими стежками, что их было почти невозможно рассмотреть невооруженным глазом. Наблюдая за ней в видоискатель, Гарриет даже моргнуть боялась, опасаясь, что может пропустить момент, которого так ждала. Когда на подиуме появилась манекенщица в смелом, но романтичном платье из темно-синего шелка, этот момент настал. Лицо девушки оживилось, глаза засверкали, рот приоткрылся, и она в восторге поднесла к губам руки, чуть не плача от радости, а потом начала неистово аплодировать. Гарриет торопливо нажала кнопку, еще и еще раз. Превосходно… просто превосходно! Именно этого момента она ждала: этой неподдельной, непосредственной, совершенно естественной реакции безвестной молоденькой швеи, присутствующей при рождении волшебной сказки. В мире, где так часты тщательно срежиссированные ситуации, это было подобно глотку свежего воздуха, и Гарриет пережила волнующий миг собственного триумфа.
Будучи опытным профессионалом, она не могла позволить себе, испытывая удовлетворение от удачи, пропустить еще какой-нибудь интересный кадр, а поэтому еще несколько минут держала камеру наготове. Но интуиция подсказывала ей, что у нее уже есть то, за чем она охотилась, – кадры, которые придадут необходимую широту и глубину задуманному ею фоторепортажу о модных шоу. Она выпустила из рук фотокамеру, висевшую у нее на шее на ремешке, потерла кулачком утомленные глаза и запустила пальцы в свою густую челку.
По подиуму все еще дефилировали бесстрастные манекенщицы, профессионально скрывающие растущее с каждой минутой напряжение, все еще раздавались взрывы аплодисментов, заглушающие непрерывное щелканье затворов фотокамер, но Гарриет почти не замечала их.
Наряды, какими бы великолепными они ни были, совсем не интересовали ее. Она выросла среди красивой одежды, ее с детства одевали в наряды, придуманные именно для нее, ее заставляли стоять смирно во время примерок платья для выпускного бала, первого взрослого бального платья, и она все это терпеть не могла. Гарриет не имела ничего против платьев, так как они составляли смысл жизни ее отца, и она знала, что всеми своими привилегиями обязана платьям и тому головокружительному успеху, который они принесли отцу, но была к ним равнодушна, кроме тех случаев, когда они хорошо получались на фотографии. Фотография – вот единственное, что имело для нее значение. А в ее фотокамере была целая катушка превосходных кадров.
Гарриет оглянулась по сторонам, надеясь незаметно ускользнуть. Конечно, это было кощунством, но показ моделей, вероятно, продлится еще не менее часа – Сен-Лоран славился продолжительностью своих ревю, – а после этого начнется ужасная давка. Гарриет помедлила, но ее природная нетерпеливость взяла верх, и она тихонько проскользнула к выходу. Все взгляды были устремлены на подиум, и никто, по-видимому, не обратил на нее внимания, кроме высокой седой женщины в платье с эмблемой фирмы, которая с неодобрительным видом двинулась к ней.
Театральным жестом Гарриет немедленно прижала руку ко рту.
– Я плохо чувствую себя, – прошептала она на не очень правильном французском, и женщина поспешно посторонилась.
«Какие свиньи эти фотографы! – подумала она с отвращением. – Эта девица, по всему видать, перебрала за обедом.»
Когда Гарриет выбралась на улицу, холодный ветер ударил ее по лицу, словно пощечина, и она, приподняв фотокамеру, застегнула до подбородка молнию на своей небесно-голубой спортивной куртке и подняла вверх воротник, чтобы прикрыть уши. Несколько прядей волос попали внутрь, и она освободила их – небрежную гриву темно-русых волос, обрамлявших лицо с правильными чертами. «Тебе следует время от времени делать хорошую стрижку, чтобы приручить эту гриву», – не раз советовала ей Салли, жена отца, но у Гарриет не хватало времени ни на парикмахеров, ни на наряды. К тому же она была вполне довольна своей прической. С такими волосами она могла каждое утро просто мыть волосы, и они высыхали сами по себе. Стоит только начать пробовать разные стили – и на прическу придется тратить драгоценное время.
«Я должна найти телефон», – думала Гарриет. Наклонив голову под напором пронизывающего ветра, она торопливо шла по парижской улице. «Как не терпится сказать Нику, что у меня в сумочке лежит материал для него. А уж потом решу, послать ли ему последние катушки пленки авиапочтой или самой доставить их самолетом в Лондон».
Эта мысль вызвала у нее новый прилив радостного возбуждения: ведь это ее первая работа для нового фотожурнала «Фокус нау», который издавал Ник, и она нутром чуяла, что снимки удались на славу. Она уже представляла себе, как это будет выглядеть… Когда они обсуждали задуманное с Ником, она предложила озаглавить репортаж «Изнанка моды». Он сказал тогда, что Гарриет, хорошо зная этот мир изнутри, сможет лучше, чем кто-либо, сделать фоторассказ на эту тему.
– Все журналы мод и колонки для женщин в газетах пишут о моде в традиционном стиле, – говорил Ник, задумчиво пощипывая рыжую бородку, украшавшую его острый подбородок. – Я же хочу чего-нибудь необычного. На том и порешим: «Фокус нау» будет принципиально другим журналом.
Гарриет кивнула. Они были знакомы с Ником уже несколько лет и встречались всякий раз, когда она приезжала в Лондон навестить своего кузена Марка Бристоу, сына Салли. Тогда она только начинала карьеру свободного фотографа, имея за душой лишь капельку таланта, огромную целеустремленность и самую лучшую фотокамеру, какую можно было купить за деньги. Он же в те дни был младшим сотрудником в одной огромной журнальной корпорации. Между ними сразу же установились хорошие деловые взаимоотношения, а когда он стал первым заместителем, а потом и редактором, то, поддерживая связь со многими журналами, при малейшей возможности подыскивал ей работу. Одно время они даже были любовниками, и Гарриет подозревала, что Ник все еще влюблен в нее. Но она никогда не принимала его всерьез. Она не могла принимать всерьез ни одного мужчину – по крайней мере из тех, что ей до сих пор попадались.
– Мне кажется, что ты меня используешь, Гарриет, – сказал он однажды полушутя-полусерьезно.
– Конечно! А как же иначе? – поддразнивала она. – Разве не для этого существуют друзья?
– Друзья! – отозвался он, и его мягкий шотландский выговор придал этому слову несколько печальное звучание. На какое-то мгновение Гарриет испытала острое чувство вины.
Но каковы бы ни были его недостатки как возможного любовника, Ник был хорошим работником – даже отличным, – и его талант в сочетании с трудолюбием были вознаграждены, когда Пол Лиман, магнат издательского дела, решил выпускать новый журнал под названием «Фокус нау». Ник получил место редактора. Он рассказал об этом Гарриет, и она заразилась его энтузиазмом.
– Ты помнишь «Пикчер пост», Гарриет? Да где тебе помнить! Ты слишком молода. Тебя еще на свете не было, когда он прекратил свое существование… К тому же это был английский журнал.
– Ну конечно, мне известно, что был такой журнал, – возразила она. – Не забудь, что моя мать была англичанкой, а этот журнал – сама классика, не так ли? Какой фотограф не слышал о «Пикчер пост»? Хотя как американка я убеждена, что все подобные журналы подражали «Лайф».
– Ты права. Ну так вот, Пол считает, что сейчас самое время начать выпускать новый журнал подобного плана. Фоторассказы, но не на заимствованном материале, как в воскресных приложениях, а истории, рассказанные самими фотографами с помощью фотографий. Возможно, даже с некоторой социальной направленностью. Как бы там ни было, но у журнала должен быть иной имидж и совершенно новый взгляд на вещи. Вот тут-то и пригодится твой талант.
– Звучит заманчиво. Но это больше похоже на фотожурналистику, чем на фотографию. Ты думаешь, я справлюсь?
Несмотря на самоуверенность, на свои двадцать четыре года, несмотря на то, что с самого раннего детства у нее было все самое лучшее, что только можно купить за деньги, была у Гарриет какая-то прямолинейность, острая потребность самовыражения. Ей хотелось проявить себя – перед отцом, перед своими друзьями, перед целым миром. Иногда то, что человек с самого рождения пользуется всеми мыслимыми преимуществами в жизни, порождает глубокую потребность создать что-нибудь исключительно собственными силами, чтобы сказать: «Это мне не преподнесли на тарелочке, а я сам, сам всего добился, своими силами!»
