Николай Верещагин - Приключение
Нина не испугалась, не вскрикнула, только чуть подобрала ноги и быстрым движением положила руки на сомкнутые колени. Своими темно-синими расширившимися глазами она смотрела на него с холодной досадой и раздражением. Под этим взглядом он потерялся, вся нахальная небрежность, с которой готовился войти, улетучилась куда-то: он не мог смотреть ей в глаза и не смел глядеть вниз, где в голубоватой колеблющейся воде золотилось ее нагое тело, но каким-то общим боковым зрением он видел ее всю, и она была так прекрасна, что даже не казалась нагой — красота незримо окутывала ее.
— Я принес тебе полотенце… — пробормотал он, не найдя, что еще сказать.
— Повесь на крючок и вон отсюда! — сказала она жестко.
Он повесил полотенце, однако не вышел, а с какой-то глуповатой улыбкой, но с чувством почти благоговейным, наклонился и потянулся губами к ее смуглому влажному плечу. Нина отстранилась и швырнула пригоршню воды ему в лицо.
— Очнись! — сказала она насмешливо.
Он сконфуженно вытер лицо рукавом рубашки и вышел, прикрыв дверь. Рубашка намокла на груди. Он достал из шкафа другую и, дурацки-счастливо улыбаясь, переоделся и причесался перед зеркалом. Он свалял дурака, конечно, он был нелеп и смешон, но она, хоть и рассердилась на него, сказала ему, однако же, «ты» и этим его осчастливила. В этом обращении на «ты» было что-то принижающее, оно как бы ставило Сергея в подчиненное положение, но было и что-то интимное, связывающее, а учитывая обстановку, даже обещающее.
Он ушел на кухню и принялся жарить яичницу, заваривать кофе и готовить закуски, стараясь все делать как можно лучше и тщательней. Накрыл стол в комнате, постелил красивую вышитую скатерть, расставил приборы и закуски с педантичной симметрией. В центре стола поставил коньяк и нарзан. Нарезал тонкими ломтиками лимон и посыпал его сахаром. Придвинул кресло к столу для Нины, себе поставил простой стул. Окно наполовину прикрыл шторой, чтобы создать легкий полумрак. Рюмки и фужеры поставил хрустальные, тщательно протерев чистым полотенцем. И уселся за стол, чинно сложив руки на коленях, на лице нарочито скромная, постная мина.
Таким и увидела его, выйдя в длинном фланелевом халате, раскрасневшаяся после ванны Нина. Взгляд у нее был сердитый, если не откровенно злой, но, увидев его за накрытым столом таким постником, едва заметно усмехнулась. Она прибрала волосы перед зеркалом, а, как только повернулась к столу, он, карауливший каждое ее движение, вскочил, галантно отодвинул «людовика» и потупился, держась за спинку кресла. Она помедлила, но за стол села.
— Я не против приключений, — сказала она серьезно и строго. — Но против пошлых глупостей.
— Каюсь… — поник он головой и смиренно добавил, — я больше не буду…
Открутив колпачок с бутылки, он аккуратно разлил по рюмкам коньяк, наполнил фужеры шипучим нарзаном.
— Хорошо живешь, — сказала она, заметив на столе икру и балык. — Откуда все это?..
— Бог послал, — молитвенно сложив руки, ответил он постным голосом. И добавил, оживляясь, пытаясь оживить и ее: — Сегодня день чудес и приключений. Открываю холодильник — там икра, пошарил еще — нашелся балык. Коньяк не из холодильника: он обнаружился в шкафу. Коньяк нельзя пить холодным, а тем более этот, французский.
— Я пить не буду, — решительно отодвинула рюмку она. — Что за дурацкая манера — пить с утра! — Она взглянула на часы. — Девяти еще нет?.. Чу-уд-ные дела твои, господи!..
— Хорошее вино даже лучше пить с утра, — продолжал уговаривать он. — С утра все чувства обострены, все оттенки вкуса тонко воспринимаются. Я тебя научу пить коньяк. Сначала ощути этот дивный аромат. Потом сделай крохотный глоток и задержи немного во рту. И скоро сквозь изысканную горечь ты ощутишь его божественную сладость…
Нина взяла, наконец, свою рюмку и храбро, хотя и неумело отхлебнула из нее. Сморщилась, поперхнулась.
— Фу, дрянь! Никакой божественной сладости. Клопами пахнет, вот и все.
Поднявшиеся рано в этот день, они оба изрядно проголодались, а потому набросились на закуски с большим аппетитом. Разговаривали за столом, но о всяких пустяках. Сергей с расспросами не приставал, а сама она о себе не говорила. Через час такого разговора они так же ничего не знали друг о друге, как и раньше. Он надеялся, что после рюмочки коньяка Нина размякнет и подобреет к нему, и она действительно стала оживленней и проще, но никакой особой близости не возникло — дистанция осталась прежней. Встав из-за стола после кофе, она устало прошлась по комнате и присела на тахту. Тахта была широкая, двуспальная, уютно поместившаяся в дальнем от окна углу.
— Я сейчас постелю, — сказал Сергей.
— Еще чего! — отрезала она холодно. — Принеси мне подушку и что-нибудь накрыться, я немного полежу…
Он послушно принес подушку и покрывало. Она легла с краю, свернувшись калачиком. Он задернул и вторую штору, в комнате стало темней. Он подсел с краю у ее ног и вкрадчиво потянулся к ней.
— Отстань! — шлепнула она его по руке. — Я спать хочу… Не мешай.
— А мне что делать? — грустно сказал он. — Я-то спать не хочу.
— Убери со стола, — пробормотала она сонно. — И вымой посуду…
Через минуту она уже спала, сладко посапывая в подушку. Он не поверил, осторожно взял ее за руку — рука, действительно, была сонной и вялой. Спящая Нина казалась проще и доступней ему, но, протомившисьс четверть часа возле нее, он так и не решился потревожить ее поцелуем.
Вместо этого пошел на кухню мыть посуду. Тщательно все тарелки и рюмки перемыл, насухо вытер, расставил по полкам и вернулся в комнату. Нина крепко спала, но теперь вытянувшись на спине, а под тонким покрывалом прорисовывались ее острые высокие груди. Он вспомнил, что какой-нибудь час назад он видел всю ее без одежды, видел, хоть и мельком, эти нежные с темными сосками груди, и жаркая тугая волна окатила его с головы до ног. Но и сейчас он не решился потревожить ее сон. Он взял ключи, проверил, есть ли в кармане двухкопеечные монеты для телефона-автомата, и вышел, тихо затворив дверь. Уже двинулся к лифту, но тут же вернулся. Запер дверь на нижний замок, так что без ключа отпереть ее изнутри было теперь невозможно.
3
Из автомата он позвонил Семе, самому деловому из своих знакомых, который при его обширных связях любой дефицит хоть из под земли мог достать. Особенно если, как он сам говорил, его «материально стимулировать».
— Привет, старик! — услышав его голос, оживился Сема. — Где пропадал?.. Гони ко мне. У меня вечером сабантуйчик. Будут девочки, новенькие! Ляля и Мила. За Лялей, правда, тут Эдик таскается, но она от него киснет — материально он ее не стимулирует. Я уже про тебя вспоминал. Ты бы ее скоренько положил на лопатки…
