Ирина Мазаева - Тетрис с холостяками
Фантазии и стали первым предметом их разногласий. Эллочка работала быстро, все схватывала на лету, ловко печатала на компьютере и потому считала, что имеет законное право отдаваться фантазиям все оставшееся рабочее время. Играть в тетрис, умиротворенно складывать в неизменный стакан любимые загогулинки, палочки и квадратики. Или вот, например, в колор-тетрис, когда стоит сложить три квадратика одного цвета по горизонтали, вертикали или диагонали, как они пропадают... И мечтать, мечтать... Редактор так не считал. И чуть заприметив блаженное выражение на ее лице в рабочее время, выходил из себя и начинал объяснять Эллочке, кто она и что ей надлежит делать. От вида тетриса он просто свирепел.
– Вы – не Пушкин, – гремел он, подскочив со своего кресла.
Эллочка и сама ни минуты не сомневалась в том, что она не Александр Сергеевич, а Элла Геннадьевна, но «не Пушкин» в устах редактора значило «вы – бездарность» и подразумевало «работать вам надо в поте лица, чтобы хоть немножко соответствовать занимаемой должности и моему огромному журналистскому опыту». Впрочем, обделяя Эллочку еще и логическими способностями, Козловцев все это подробно ей растолковывал.
Надо ли говорить, что помощи в освоении по сути новой для нее профессии, а также специфики производства, про которую приходилось писать, с его стороны ожидать не приходилось? Отрываясь от голубого монитора и выходя в цех, Эллочка оказывалась среди чуждых ей гофрировальных валов, котлов-утилизаторов, электродов, дефектоскопистов и главных специалистов непонятного и потому страшного ППО.
Первый Эллочкин опыт погружения в производство был и вовсе ужасен. Эллочку отправили в «литейку» – литейное производство. Вся такая новая, красивая, воздушная Эллочка впорхнула на второй этаж, пробежалась по коридору, ведущему в цех, и влетела... в ад. По крайней мере, ад ей всегда представлялся именно так: оглушительный грохот, копоть и вонь, черные страшные черти, почему-то жуткий холод и при этом везде призрачные огни. По инерции Эллочка проскочила куда-то в эту темень и гарь. Ноги у нее замерзли, а правую щеку при этом нестерпимо припекло жаром. Эллочка отшатнулась. Справа на толстой черной цепи висел котел с расплавленным металлом, в котором – сразу же представилось Эллочке – уже были заживо сварены с десяток систематических прогульщиков, казнокрадов и непрофессиональных журналистов. Эллочка рванулась было дальше, но ее путь неожиданно преградила красная линия.
Эллочка замерла. За линией была надпись: «При работающем конвейере – не переходить». Тут только Эллочка заметила конвейер.
Конвейер – маленькие вагончики с какой-то рудой, как у гномов в их пещерах, – медленно двигался. На площадке стоял черный, как черт, мужик и лениво нажимал какой-то рычаг. Каждый раз при нажатии из котла, висевшего над конвейером, выливалась порция раскаленного металла в очередной вагончик. Эллочка стояла как вкопанная. На заднем плане, как в кино, мерно двигались черные страшные фигуры и вспыхивали огни. Буйному Эллочкиному воображению происходящее тут же напомнило средневековую мистерию, и она задрожала, потому что непосвященным такое видеть не полагается.
Мужик, впрочем, тоже засмотрелся на Эллочку. И забыл вовремя дернуть рычаг...
Раскаленный металл перелился через край вагончика, брызнул на пол, разбился на ослепительные осколки, часть которых полетела далеко за красную черту и впилась в симпатичные Эллочкины ножки. Эллочка взвизгнула, как ошпаренный поросеночек, и бросилась бежать сломя голову и не разбирая дороги.
...Потом Эллочка, правда, поговорила все-таки с рабочими, гревшимися у костра, разведенного в бочке. А затем ей пришлось выкинуть еще совсем новое бежевое пальтишко, потому что копоть не взялись очистить ни в одной химчистке. Драгунова же, похихикав, выдала ей – издеваясь? – тулуп специально для посещения литейки. Эллочка же весь вечер пребывала в полной прострации, и ей казалось, что она просто чудом осталась жива.
Таким было неведомое ей доселе производство, в котором бывшей училке необходимо срочно разобраться. Стать своей.
Эллочка начала с азов. Завод производил нефтехимическое и целлюлозно-бумажное оборудование. У нее, до сего момента не знавшей, что такое целлюлоза и что бензин получают из нефти, периодически начиналась паника. Своей головы не хватало. Приходилось постоянно всех спрашивать, а ведь не так-то просто, отработав пять лет учителем, вдруг оказаться бестолковой ученицей. И с утра до вечера ей все объясняли очевидные для них вещи, а она продолжала приносить им на вычитку тексты с глупейшими ошибками.
– Емкости для хранения сжиженного пропана – это не бумагоделательное оборудование, а нефтехимическое, – объяснял Эллочке главный «химик» предприятия Виктор Иванович Мальков и как можно мягче, но с видом человека, пытающегося что-то объяснить недоумку, спрашивал: – Разве для производства бумаги нужен пропан?
– Нет, – послушно отвечала Эллочка.
– Правильно, – радовался Мальков, – а что такое пропан, помните? Ну же, с уроков химии?
Модная одежда не спасала. Эллочка чувствовала свою полную несостоятельность. Ведь от нее все ждали, что она будет скрупулезно вникать в суть их дел, выявлять и безжалостно обличать недостатки, тонко подмечать удачи и успехи...
Более того, те самые мужчины, которых она так жаждала видеть вокруг себя, оказались в большинстве своем пред– либо уже пенсионного возраста (хотя некоторые были очень даже ничего...), великими специалистами, которые в Эллочке видели всего лишь глупую девочку, дурочку, брали с ней сразу же сюсюкающий тон и пытались объяснять совсем уж очевидные вещи. А Эллочка, проработав пять лет в женском (читай – бабском) коллективе, начисто забыла, как с этими особями противоположного пола обращаться. Эллочка столкнулась с мужским шовинизмом во всей своей красе (правильнее было бы сказать – уродстве). «Почему бы вам не пойти в другую газету, писать о юбочках-помадках?» – постоянно спрашивали Эллочку. Добиться же их внимания – взять у них интервью! – можно было только после звонка Драгуновой. Любые разговоры с Эллочкой начальникам и специалистам казались пустой тратой времени. А надо было как-то правильно поставить себя, завоевать уважение! Ну или хотя бы просто перестать их бояться...
Эллочка потихоньку впадала в транс.
...Высокие блондины, стройные брюнеты, неженатые остряки, нежно любящие детей молодые мужчины, грезившиеся ей в сладких снах, работали, очевидно, на каком-то другом предприятии...
Вместо них ей приходилось общаться с заводским фотографом Пупкиным – мешковатым мужчиной неопределенного возраста. Пупкин был суетлив и чересчур разговорчив. Что бы он ни фотографировал, выходило страшненько. Котлы-утилизаторы на его фотографиях были неотличимы от корообдирочных барабанов, мужчины и женщины выглядели старше на десять лет. По совместительству он числился в редакции, и Эллочке приходилось его таскать за собой по цехам и кабинетам, контролировать каждое действие, но выходило все равно хуже некуда. А вообще-то он был ничего, милым... Но некрасивым и женатым.
