Наталья Даган - Наши все тридцать
Спустя год после той парижской лавстори, Лимфорд Кристи прилетал в Москву, чтобы принять участие в соревнованиях с последующими сборами в благотворительный фонд и говорить какие-то речи. Я видела его издалека. Он шел в сопровождении охраны по пустынному коридору спорткомплекса, высокий, огромный, с легендарным непроницаемым лицом, которое столько раз я видела по телевизору. На нем был спортивный костюм такой дороговизны, что как костюм уже и не смотрелся, а напоминал Скорее космическое одеяние какого-то неземного существа. По мере приближения Лимфорда ко мне его охрана засуетилась, но я издали показала им свой специальный бейдж (я пришла к моей рыжей приятельнице, которая организовывала и проводила это мероприятие), и они успокоились.
Лимфорд приблизился и повел в мою сторону темными глазами. Я слабо улыбнулась. Он дрогнул уголком порочного губастого рта в ответ. И прошел мимо. Ослепительная даль коридора разверзлась тысячеголосым гомоном, и Лимфорд Кристи пропал в ней, как не было, вместе с охраной. Вышел, так сказать, в свет.
В коридоре, где я ждала мою подругу, сразу после этого восстановилась необычная тишина. Затем многозначительно заурчал унитаз, и из двери туалета вышла она, моя рыжая фотомодель: серые мешки под глазами, серые глаза, худющая. Она, конечно, не знала, что Кристи поведут именно этим коридором на выступление.
– Как же меня все достали! – с сердцем произнесла она. – По…ть спокойно не дадут, сто раз сейчас по рации вызывали!
– Здесь Лимфорд только что проходил, – сказала я, – с охраной.
– Да ты что? – оживилась она. – Прямо здесь?! Ну и как он тебе?
– Да он-то мне хорошо, – ответила я с грустью, – но, видно, я ему не очень. Хоть бы улыбнулся как следует, сволочь…
Но Лимфорд Кристи, видимо, имеет устоявшиеся пристрастия, любит рыжих женщин с серыми глазами. А у меня темные волосы и голубые глаза.
– Ты идешь с ним сегодня на ужин? – с надеждой спросила я подругу.
– Нет, – пренебрежительно ответила она, – он здесь с женой. И потом, – она ядовито ухмыльнулась, – думаю, время большого спорта в моей жизни уже позади.
Действительно, у нее в жизни в тот момент началось время большого искусства.
На том и закончилась история с Лимфордом Кристи. Мы видели, как он произносил речь, и даже помахали ему с трибуны. Его светлый образ живет в нашей памяти и доныне, время от времени всплывая в разговорах. В моем случае этот образ все-таки одет, что немаловажно для кумиров, как мне кажется.
Другое дело – Ричард Гир. Это история уже лично моя, другая. Она коротка и забавна, но с учетом того, что случилась она почти сразу же после Лимфорда Кристи, в некотором смысле можно считать, что с Ричардом Гиром я получила моральную компенсацию за невнимание ко мне Лимфорда.
Главный плейбой Голливуда
Ричард Гир вошел в главный конференц-зал РИА-рейтерс с опозданием на десять минут. Сейчас же к нему хлынули фоторепортеры и на краткий миг буквально затопили все вокруг вспышками.
Но все равно в глаза упала подробность: он небольшого роста. Скажем так, не выше ста семидесяти пяти. Я почему-то сразу представила, какой крошечной должна быть Вайнона Райдер, которой Гир выше на голову в фильме «Осень в Нью-Йорке».
Он был довольно странно одет… Были на нем некие серенькие джинсики, типа варененькие, какие у нас продаются, наверное, на «Черкизовском» рынке. Пиджак был а-ля Фагот, в мельчайшую темно-зеленую клеточку.
Была изумрудно-зеленая рубашка из тонкой джинсы, застегнутая на все пуговицы. Мне потом сказали, что голливудские звезды всегда так одеваются, что это у них такая мода… В стране победившей демократии внешний вид понимается так же, как полная демократия по отношению к сочетанию фактур, фасона и цвета.
Терпеливо переждав исступление фотографов и любезно попозировав, Гир улыбнулся нам всем своей фирменной улыбкой и сел, подслеповато взглядывая в зал. Очки на нем были дорогие и, видимо, со специальными линзами, блокирующими флэши фотографов, – в ответ на каждую вспышку на стеклах появлялся долго тающий блик. Глаза у него были какие-то уставшие, возможно, такой эффект давали тяжелые верхние веки. Лицо было моложе его возраста, и если бы не седина, не дать бы ему никогда этих его внушительных лет. Седина, кстати, поражала больше всего. В фильмах у Гира эдакая роскошная седая грива светского льва. В жизни на голове у него просто седой пух. То есть не тополиный, конечно, а, скажем, очень не густые волосы.
Но как он улыбался! Его улыбка, в сочетании с легкой неуверенностью, которую дает мужчинам плохое зрение, сопровождаемая специфическим таким прищуром на собеседника, плюс дорогие очки… И мы имеем эффект, о котором говорила когда-то Мэрилин Монро в фильме «В джазе только девушки»: «Обожаю мужчин в очках! Они такие милые!»
Не прошло и двадцати минут пресс-конференции, как он всех нас обаял: раз и навсегда. Он был невероятной умницей. Еще через полчаса я поняла: никто, кроме него, не смог бы сыграть так в «Красотке». В отличие от большинства голливудских актеров, похоже, Гир будет сниматься в кино всегда, до глубокой старости, как Джек Николсон. Но Джек – это демоническая феерия, бравурность порока и таланта… А Гир – интеллектуал, эстет и гурман. Аристократ от Голливуда.
«Ну и что, что плохо одет? – с умилением думала я. – Конечно, плохо, потому что не женат. Подсказать некому, гардероб никто не соблюдает, а на „Оскары" и „Глобусы" ходит из года в год в одних только смокингах, тут и думать не надо».
Когда Гир заговорил о Тибете, о том, что значит для него буддизм, я попросту заслушалась, как глупая птичка на веточке заслушивается соловья в мае.
Когда закончилась пресс-конференция, пиарщица мероприятия мигнула мне, и я рванулась к Гиру с диктофоном наперевес сквозь первые пять рядов – благо, что выйти из зала он все равно не мог, потому что взбудораженные фоторепортеры перекрыли выход.
– Только недолго, – сказала пиарщица, пихнула меня куда-то, я с ходу ткнулась в спину девице, которая уже задавала ему какие-то вопросы.
Гир отвечал охотно, кивал, смотрел на девицу с интересом.
Когда настала моя очередь, у меня внезапно обнаружилось заикание. Я стояла перед ним и пыталась с третьего раза одолеть какой-то артикль. Гир к тому же «раздраил» на меня свои подслеповатые глаза так, что я вообще забыла, какой вопрос хотела задать. Наступила дурацкая пауза. Мы смотрели друг на друга. Голливудский мувистар вдруг засмеялся и совершенно по-человечески, без фильмовых брутальных интонаций, спросил меня:
– Может, лучше позвать переводчика?
Я моментально согласилась. Время истекало. Переводчик нарисовался тут же, и прежде чем я успела перекинуть ему свой вопрос на русском, Ричард вперед него вдруг раздельно, четко (очевидно, чтобы я поняла) произнес:
