Д. Нельсон - Турецкий горошек
Глинтвейн и камин согревают нас.
– Мы успеем заняться любовью перед походом к Джуди и Марку, – говорит Питер, проявляя пылкость, которую я нахожу на редкость очаровательной.
Я бросаю все и взбегаю по лестнице. Балкон второго этажа выступает вперед, занимая половину гостиной. Когда-то там наверху находилось помещение для упряжи, а теперь раскинулось обширное спальное ложе. Сбросив одежду, я запрыгиваю под стеганое лоскутное одеяло на фланелевые простыни.
Наши с ним любовные игры просто чудесны. Они сопровождаются оживленной болтовней, шуточками и смехом. В первый раз оказавшись в его постели, я спросила в тот момент, когда его пенис коснулся моего влагалища: «А ты уверен, что хочешь проникнуть туда?» Я дурачилась только наполовину. Мы уже так давно испытывали столь сильное и взаимное сексуальное влечение, что любая другая альтернатива была немыслима.
После нашего первого любовного свидания Питер сказал:
– Знаешь, Лиз, ты пользуешься юмором для самозащиты. – Я почувствовала себя более обнаженной, чем если бы стояла перед ним во всей своей наготе.
На сей раз я смотрю вниз на лицо моего прекрасного возлюбленного. Его глаза закрыты. Отблески лунного света придают его чертам совсем юное выражение. Я потрясена силой моих чувств.
Мы не собирались становиться любовниками. Время от времени я вспоминаю, как это случилось, перебирая подробности, подобно тому как листают альбом с любимыми фотографиями.
Мы познакомились случайно, почти год назад, когда я решила перекусить в обеденный перерыв в его киоске. Много лет проходя мимо, я никогда там ничего не покупала.
Обычно я обедала в столовой колледжа – Пьюк-холле. На самом деле она называлась Дюк-холл, в честь покойного директора. Но с моей легкой руки она получила новое неофициальное прозвище. Оно прижилось в нашем колледже, несмотря на приказ нынешнего директора, предписывающий проявлять уважение к его покойным предшественникам.
Впервые я подошла к этому киоску, потому что мне надоела наша столовая и захотелось какого-то разнообразия. Дело шло медленно. Я мельком глянула на какую-то книжицу рядом с кассовым аппаратом. Она была об африканском племени лоби из Ганы. Он заметил, что я посматриваю на нее.
– Я изучал лоби для моей диссертации по антропологии, но так и не закончил ее.
Когда я спросила, почему он ушел, он сказал:
– Я провел несколько ночей на похоронах одного старика.
– Не поняла, – сказала я.
– Таков их обычай, – пояснил он. – Погребальные обряды длятся по несколько дней. Длительность присутствия напрямую связана с тем, насколько ты ценил покойного. Я любил того старика.
Я промолчала. Мысли мои занимала мольба о том, чтобы какой-нибудь завсегдатай не пришел и не прервал нашу беседу.
Вдруг меня охватили сомнения. «Почему я торчу здесь, – спросила я себя. – Нельзя быть такой навязчивой. Надо взять закуски и отправляться восвояси». В его черных глазах горели огоньки.
Мы проболтали так долго, что мне пришлось бежать на занятия. Запыхавшись, я влетела в аудиторию, когда мои студентки уже собрали учебники и надевали куртки.
Со временем я узнала, что Питер родом из Сиэтла. Его отец, президент банка, и так не слишком-то жаловал антропологов, и уж совсем терпеть не мог тех, которые бросили учебу, не получив докторской степени.
По словам Питера, ему надоели вечные придирки, и он уехал в Бостон, где в свое время счастливо провел студенческие годы. Работа в разных случайных местах побудила его открыть собственный киоск, тоже скорее случайно, чем намеренно.
Мне так понравился наш первый разговор, что я стала часто заходить к Питеру. Когда я заявилась в пятый раз, он сказал:
– Привет, училка, попробуй мою новую ромовую бабу, приготовленную по рецептам ганской кухни.
– Теперь мне не страшны вампиры. – Я имела в виду количество чеснока.
Он сказал, что ему нравятся мои шуточки.
После замечания о вампирах я несколько дней обедала в Пьюк-холле. Когда же я в следующий раз подошла к киоску, лицо Питера озарилось широкой улыбкой. А когда он сказал: «Я решил, что ты бросила меня, училка», – меня охватило трепетное чувство.
Я сравнила его слова с приветствием Дэвида, вернувшегося вчера вечером. После недельной командировки он вошел в дом, держа в одной руке портфель, а в другой – мобильник. Раздевшись, он спросил:
– Лиз, ты забрала мой синий костюм из чистки?
– Привет, я тоже соскучилась по тебе, – ответила я. Он промолчал. Пиликанье мобильника заглушило мою шутку.
Получив старомодное воспитание в семье почтенных американцев из Новой Англии, я даже не думала, что Питер может стать моим любовником. Старомодность можно определить как строгую мораль. А такая мораль запрещает адюльтер.
Благодаря Питеру я пристрастилась к его африканской кухне. Я говорила себе, что она вкуснее и здоровее. Если очередь бывала слишком длинной и он не мог спокойно поболтать со мной, я уносила лаваш к себе в кабинет, чувствуя себя очень глупо и одновременно испытывая сильное разочарование. В итоге я стала ходить обедать в два часа, когда наплыв посетителей становился меньше и Питер мог свободнее разговаривать.
Я представляла, как он медленно снимает свой гороховый костюм, подхватывает меня на руки и уносит. Моя игра воображения не имела границ, подобно тому как меня совершенно не волновало, что он несет меня по улицам, заполненным людьми и транспортом. Даже если это была не лучшая фантазия, она была моя и поэтому вобрала в себя то, что мне хочется. Только на самом деле я не знала, чего именно мне хочется. Я была никудышным фантазером.
Если бы не «Рождественские увеселения», я вообще сомневаюсь, что мы стали бы любовниками. Питер говорит, что все равно стали бы, но я не представляю, каким образом. Моя секретарша вручила мне два билета. Чудеса да и только: билеты на эти «Увеселения» было почти невозможно достать.
Дэвид сказал, что он не сможет пойти. Ему нужно было закончить отчет, а учитывая, что театром мы обычно наслаждались вместе, это было весьма печально. Предыдущее настроение упрочилось после безуспешного перебора одиноких знакомых, которые могли бы составить мне компанию. Однако, не слишком расстроившись, я пошла в театр одна. Некоторые терпеть не могут выбираться куда-то в одиночку. Но мне это вполне по душе, разве что не хватало собеседника для последующего обмена впечатлениями.
Традиционно на таких «Увеселениях» исполняется «Владыка бала». По завершении первого действия артисты ведут зрителей в фойе. Сотни людей поют, двигаясь друг за другом своеобразным танцевальным ручейком.
Памятуя о собственной неуклюжести, я тщательно слежу за своими ногами во время этого танца. Напевая мелодию, я стараюсь попадать в такт, вполне довольствуясь незнакомыми партнерами, когда вдруг, подняв глаза, вижу перед собой Питера без горохового костюма. Без этой толстой маскарадной оболочки он оказался стройным. И в ирландском свитере выглядел как профессор, самый, самый, самый красивый профессор – красивее, чем в любой из моих фантазий.
