Татьяна Успенская - Украли солнце
Дрёма искали три дня. Не нашли.
И опять получилось так, что ей даже в голову не пришло: в исчезновении пса виноват Будимиров.
Бабушка стала совсем стара, на улицу не выходила и не видела, кто сажал Дрёма на цепь, кто спускал с цепи.
Зато Магдалина видела, как подлетел к финишу Будимиров. Герой. Вершитель судеб. Да, никто не нужен ему. Ну что ж, его право.
Совсем другой тип человека — их граф. Вглядывается в тебя: чем помочь, о чём думаешь? О себе не помнит. Всё для людей. У каждой семьи свой дом. Водопровод провёл. Электростанцию построил. И фабрику. Там шьют одежду. И там обрабатывают мясо и молоко. И там самую необходимую сельскую технику производят. Фабрика кормит людей: стекаются они с окрестных сёл, всё, что зарабатывают, делят поровну. И графу достаётся столько же, сколько простому рабочему. По железной дороге подвозят оборудование и сырьё, отправляют продукцию. При фабрике есть и поликлиника, врачей выписывает граф из столицы. И в школе он собрал необыкновенных учителей.
Его урок — всегда решение важной задачи. На истории интересует графа не столько битва или захват территории, сколько почему началась война, почему возник конфликт, какова «психология нападающих», «психология жертвы». В истории, считает граф, — два среза: созидание и агрессия с убийствами. Произведения искусства, освоение новых земель, открытия вызывают в графе радостное возбуждение. Кажется, он открыл Северный полюс и написал картину «Возвращение блудного сына». А когда убивают людей или разрушают город, он становится несчастным и жалким, будто на нём лежит вина преступников!
— Стой! — как-то не выдержала Магдалина и побежала из класса. Одна за другой сменяются картинки: пытки, всполохи пожарищ, горят на крестах люди, плачут сироты…
— Что с тобой?
Мгновение… и вместо огня и мертвецов — лицо.
Адриан. Очень близко к ней сине-зелёные озёрца.
— Тебя обидели? Тебе больно? — спрашивает Адриан.
Магдалина смотрит на него.
— Сынок, что с ней? — К ним подходит граф. Глаза сына. — Что случилось?
— Не прошлое. Не с кем-то. — Она переводит взгляд с одного на другого, говорит неуверенно: — Я убила. Меня пытают.
— Это я виноват. Когда ты родилась, увидел твои странные глаза, много пережившие, и предложил назвать Магдалиной. Знаешь, что значит твоё имя?
— Магдалина — любимая Христа. Святая.
— Вот ты и видишь то, что другим не дано.
Удивлённая, повернулась к Адриану. Не граф, мальчик сказал эти слова.
— У тебя особый путь, — снова Адриан говорит.
— Мой сын прав, — улыбнулся граф.
Молча стояли они трое, пока граф не положил одну руку на голову сына, вторую — на её голову и не сказал:
— Завещаю вас друг другу, — и пошёл к ребятам.
А она никак не могла перестать смотреть на Адриана. И увидела: между ними чуть трепещет светящаяся серебряная нить.
2Будимиров не вошёл, сквозняком ворвался к ним в дом. На виске — глубокая ссадина, распух нос, рубаха разорвана.
— Что с тобой? — Магдалина кинулась к нему.
Засуетились: смыли кровь, помазали раны йодом, сняли разорванную рубашку, надели Григорьеву, усадили за стол, силой напоили чаем, поставили перед ним тарелку с супом.
— Кажется, я убил отца. — Он встал. — Может, когда и свидимся! — Пошёл к двери.
— Стой! — Магдалина сорвала с крюка куртку брата, из буфета вынула полкруга хлеба, сунула в руки. — Поешь супу, успокойся, потом пойдёшь. Гиша, помоги ему!
Будимиров не смотрел на неё, ловил и никак не мог поймать взгляд Григория.
— Найдут меня, засудят, убьют!
— Пока не поешь и не успокоишься, не отпущу, — повторил Григорий то, что сказала она, так и не взглянув на Будимирова.
Магдалина тихо выскользнула из дома.
Сначала мчалась, но, войдя в село Будимирова, пошла медленно. Играли дети перед домами, сидели старухи, проносились велосипедисты. Магдалина не отвечала ни на «здравствуй», ни на взгляды. Сбито дыхание, одна фраза долбит дятлом: «Только бы жив, тогда не засудят!»
Дверь дома распахнута.
На цыпочках входит она в переднюю, следом в комнату. Посреди на полу — неподвижное тело. На диване, неловко подогнув ногу, лежит мать Будимирова. Разорвано платье, глаза закрыты. Волосы — лёгкие, мягкие, под рукой Магдалины послушно припадают к голове, но, лишь освобождаются, тут же снова встают дыбом.
Женщину зовут Марта. Вот она открыла глаза. Ужас, радость, страх… Магдалина всегда считала её самой красивой женщиной в их сёлах. Таких глаз и таких волос не было ни у кого. А ещё Марта необычно пела — казалось, тетива натянута. Один раз слышала её Магдалина, а слышит и сейчас.
То был праздник в школе.
Граф всё придумывал что-то необычное. И в ту весну сказал родителям: «Всегда мы вам даём концерты. Хоть раз покажите детям себя, кто что умеет. Фокусы, танцы. Случай из жизни расскажите. Принесите что-то, сделанное вами».
Вот вызвали Марту. Она вроде и не шла, но как-то вдруг оказалась на сцене: высокая, тоненькая, с лёгкими светлыми волосами. Какую-то минуту простояла молча, всем открытая, почему-то беззащитная, и запела:
Птица летит к солнцу,Обжечься хочет, согреться хочетВспыхнуть хочет и — сгоре-еть…Крыльев нет у меня —Лететь к солнцу:Обжечься, согреться, вспыхнуть и сгореть…Молюсь: свети вечно, солнце,Гори вечно, солнце,Грей меня, сохраняй меня живой,Чтобы молиться о тебе,Чтобы видеть тебя!
Ни рифмы не было в той песне, ни мотива… речитатив. А и сейчас скребёт по коже чуть дрожащий голос, идущий из глубины Мартиной.
Почему-то Магдалина взглянула на своего учителя, как только Марта выронила последнее слово и ещё продолжала стоять перед всеми, прижав руки к груди, в эхе песни. Граф пристыл к ней взглядом и был очень бледен в ту минуту: словно в нём сосредоточилась боль всех несчастливых и вина за эту боль.
— Я скоро вернусь, позову брата, мы поможем.
Марта высвободила ногу и, словно потеряв опору, неловко ткнулась головой в подушку. Лежала в странной позе бегущего человека. И глаза снова закрыты.
— Скоро вернусь… — повторила Магдалина. Подняла с пола кофту, прикрыла Марту, тихо притворила за собой дверь в комнату, потом в дом.
Выйдя из села, обессилела. Ноги не хотели нести её. Прижалась к тополю, с него летел пух.
Чем поможет Марте Гиша? Скрыть убийство нельзя. Будимирова засудят.
Он же ушёл из села! Где найдёшь его теперь?
Найдут. Он ведь пешком. Куда денется?