Мария Нуровская - Другой жизни не будет

Приближался День Победы. Все пошло кувырком. Какие-то люди из Варшавы собирались приехать на открытие памятника в сквере. Это должен быть танк с красными звездами по бокам. В знак благодарности советским солдатам, потому что они первыми после немцев вошли сюда.

Сотню дел пришлось переделать, пока нам этот танк удалось в город притащить. Постамент давно уже был готов, так как скульптор работал как зверь, а вот самой главной части, то есть самого танка, до сих пор не присылали. Я как только на работу приходила, сразу за телефон хваталась и заказывала междугородный. Он нервничал, кричал в трубку, что это безобразие, компрометация серьезного дела и вообще! Дескать, для страны важно, чтобы в такой день и в том месте, где стояли немцы, воздвигнуть этот памятник. Это скрепит дружбу с нашими единственными друзьями, какие существуют со стороны восточной границы. Кто-то ему ответил, что и немцы тоже не все плохие. После таких слов он весь покраснел и закричал в трубку: черт-те что вы там несете, неужели не понимаете, о чем я говорю. Вы должны доставить то, что обещали. Потом обратился ко мне: видите, пани, ничего не понимают. А я ему на то отвечаю, что лучше всего все сделать самому — поехать в воинскую часть и договориться с комендантом. Он на меня посмотрел так, будто у меня с головой не все в порядке. Однако на следующий день велел соединить его с комендантом. И договорился с ним. Танк нашелся, художник только две звезды с боков пририсовал. И ни перед кем не пришлось одалживаться.

Давно уж прошли праздники, гости поразъехались, а я хожу как ненормальная. Случается, что встану посреди улицы и стою, уставившись в одну точку, пока меня прохожие не начнут задевать. Только тогда иду дальше.

За это время со мной столько всего произошло, что хватило бы на десятилетия.

Иногда от нечего делать задумывалась над своей судьбой, гадала, что меня ждет впереди, буду ли я хоть капельку счастлива в будущем или, наоборот, уготована мне другая участь.

Сейчас меня жизнь так захлестнула, как волна в море, поэтому я должна высоко голову держать, чтобы не захлебнуться. Ко мне любовь пришла настоящая, одна на всю жизнь. Если бы мне сказали под этими словами подписаться, я бы подпись свою поставила и рука бы не дрогнула, что я судьбу свою от других закрываю. Только он один существует для меня на этом Божьем свете. Он для меня, а я для него.

Так произошло, что мы друг к другу руки протянули в одно и то же мгновение. Пока мы на празднике сидели за столом, наши глаза искали друг друга, а головы поворачивались, как у слепого к солнцу. Его ко мне, а моя к нему. Рядом сидел тот человек из Варшавы. Он чего-то плел, я даже не запомнила что. Сама смотрела только за Стефаном, что-то он уж очень много пил. А потом мы с ним танцевали. И он шептал мне, мол, я ему такого задала, что он ночами спать не может, только обо мне и думает. А я ему на это отвечаю, дескать, ладно уж, это он от водки глупости несет. А он за свое, что может это повторить и на трезвую голову. Ну и замучилась я с ним. Он еле на ногах держался. А парень ведь не маленький — под метр девяносто. Мяса, правда, на нем маловато, зато рослый, от того и вес приличный. Если бы я его не поддерживала во время танца, то он бы на мне, как на вешалке, повис. А вокруг люди во все глаза смотрят, сразу бы языками чесать стали, что воевода во время государственного праздника в стельку надрался. Наконец я его во двор выпроводила и вместе с шофером в машину запихала, а он меня за руку хватает: возьми меня, Вандочка, обними, спрячь, чтобы мамочка в таком виде не увидела. Ну, я подумала, может, он и прав. Сказала шоферу к моему дому ехать. Потом мы его наверх ко мне затащили. Шофер спрашивает, ждать ли ему в машине. А я отвечаю: пусть домой едет и выспится, как человек, тут уж сама справлюсь. Он меня поблагодарил и уехал. Я Стефану ботинки сняла, а у него ноги с моей кровати свисают, ну, длиннющий парень. Спал, как младенец, даже на бок ни разу не повернулся. А я на стуле около стола притулилась. Может, там и задремала, но все время старалась следить, чтобы с ним что-нибудь плохого не случилось.

Потом только на рассвете сон меня разморил. Ничего не слышала — ни как Стефан встал с постели, ни как дверь перепутал и вместо туалета попал в детскую и шкаф описал. Проснулась от крика хозяйки. Вылетела из комнаты, а они все повскакивали и обступили его со всех сторон. Он около этого шкафа стоит, как распятие, качается взад и вперед. А на полу лужа. Хозяйка орет — разорвать меня готова, дескать, я черт-те кого в дом притащила. Здесь порядочные люди живут. Я тоже ответ приготовила, очень не люблю, когда на меня голос повышают. Но она как рот раскрыла, невозможно было ее перекричать. Говорю ей, что это не черт-те кто, а воевода. А она кричит, мол, это ее не касается, давай убирайся вместе с ним, только сначала заплати за нанесенный ущерб, потому что паркет рассохнется. А я ей, как человеку, говорю, куда нам в такую рань идти, можно до утра остаться, но хозяйка слушать ничего не хочет. Выставила нас за дверь, даже ботинки ему надеть не дала. Я посадила его на лестнице, сама рядом села. Его голова тут же у меня на коленях оказалась. Так мы с ним до утра и просидели.

Я боялась, что будет, когда люди проснутся и начнут из квартир выходить. Наш скандал и так уж соседей по этажу разбудил. А что делать, будить его смысла не было, пока вся водка не выветрится. Слава Богу, примерно около пяти он икнул раза два, потом голову поднял. Смотрит на меня, как бы не узнает. Я усмехаюсь, дескать, я это, я. А он продолжает смотреть на меня, как на чужую. Где мои ботинки, спрашивает. Я отвечаю, что закрыты в квартире наверху. В чьей квартире, спрашивает. Ну, моих хозяев, у которых я комнату снимаю. Нельзя ли принести ботинки? А я не знаю, что ему ответить. Чувствую, он злится на меня, как будто я в чем-то виновата. Но не настаивает на этих ботинках, когда увидел, что я не побежала за ними наверх. Встал, разгладил брюки и собрался идти прямо в носках. Пан Стефан, отважилась я, может, я сбегаю за шофером, чтобы он сюда приехал, или такси пригоню. Он подумал немного и согласился, но все равно продолжал на меня злиться. Я вышла из дома, а тут наша машина подъезжает. Я говорю шоферу, что не верю глазам своим, просто чудо какое-то, а он смеется и отвечает, что сам подумал, может, шефу нужен".

Закрыл тетрадь и пошел в кухню. Включил газ, поставил чайник, дождался, пока вода закипит.

Решил не обращать внимания на этот бабский вздор. Все знали, что Ванда не очень умна, она тоже отдавала себе в этом отчет, но то, что он читал минуту назад, переходило всякие границы. Он не представлял себе этой женщины. Сказать, что у нее были куриные мозги, означало сделать ей комплимент.