Х. М. Уорд - Жизнь до Израненных - 2 (ЛП)
Выглядя разочарованно от отсутствия у меня сплетен, Шарлотта оставляет на моем столе стопку документов и не замечает уставшую улыбку на моем лице.
– Плохо. С нетерпением жду услышать больше о твоем красавчике враче, – она мечтательно вздыхает и хлопает ресницами. – Но это хорошо, что ты помогла своей подруге с ее проектом. В общем, вот твои отчеты. Мне нужно вернуться к моему столу, телефон надрывается с утра, потому что… ну ты знаешь. И, кстати, твой отец хотел видеть тебя в своем кабинете, когда у тебя будет время.
– Спасибо, Шарлотта. Ты лучшая, – я улыбаюсь ей, когда она покидает мой кабинет, махая мне на прощанье.
Мой отец.
Эта неудача тяжело на него повлияла. Вчера я заснула поздно ночью под звуки его криков по телефону, доносившихся из его кабинета. Когда я спустилась с утра к завтраку, мама сказала, что он уже уехал в офис.
Очередная волна раскаяния накрывает меня. Отец должен держать под контролем своё давление. Его врач предупреждал, что его сердце может не выдержать. Что если от этого произойдет очередной сердечный приступ? Папа чересчур чувствителен и у него проблем больше, чем он может справиться. Что– то вроде подобной ситуации легко может сподвигнуть сердечный приступ, если он не будет избегать стрессов. Я натворила это, и не могу понять, как помочь ему, как исправить это.
С глухим стуком моя голова опять падает на стол. Я даже не знаю, кто я, на что способна, и что буду делать если ситуация ухудшится. Я слабая, ведомая. Не та женщина, прячущаяся под корой черепа, борющаяся за контроль над моим ртом. Она хочет выплеснуть правду наружу и к черту последствия. Это не я, так что я отбрасываю ее на затворки сознания. Фрейд бы назвал ее моим подсознанием, она больше сука, чем что– то еще.
Она также та, благодаря кому я вчера выжила, и Питу. Я отбрасываю эту мысль прочь.
– Прекрасно, теперь я сама с собой спорю, – не хочу столкнуться с отцом, но чем быстрее с этим покончу, тем скорее смогу вернуться к своим цифрам и потеряться в работе. – Сорви пластырь. Дойди до туда и расскажи все, Джина, – я стараюсь привести себя в порядок, но это не такое добровольное дело, которое я хочу сегодня делать.
Когда я подхожу к его кабинету, то слышу, как его низкий сердитый голос грохочет через стену. Когда слышу тему обсуждения, то, как вкопанная, замираю.
– Я хочу узнать имена! Есть ли способ ускорить расследование? Детектив, я хочу узнать личности каждого ответственного за это человека. Успокойте меня тем, что начали арестовывать людей!
Детектив? Я сглатываю огромный ком, понимая, что он разговаривает с полицейским. Ком становится больше, когда я слышу настоящий, отвечающий ему голос. Дерьмо, он говорит не по телефону. Коп здесь, в его кабинете. Я стараюсь остановить дрожь в руках, но это невозможно.
– Мы пока не производили арестов. Отвечающие за рейв люди, очевидно, были профессионалами, мистер Гранц. Как только начался пожар, они, скорее всего, исчезли со сцены. Они оставили свое оборудование, но серийные номера были стерты. Нет доказательств, чтобы отследить их, даже отпечатков пальцев.
Отец еще больше злится.
– Вы говорите, что нет способа их найти? Говорите мне, что они призраки? Это фигня!
Детектив говорит осторожным тоном.
– Мы найдем их. Я гарантирую вам, что не отступлюсь, пока мы не сделаем этого. Допрос свидетелей уже начался, и мы уже опросили людей, которых отвезли в больницу. Озвучены некоторые имена, и мы достигли прогресса. Некоторые личные вещи были оставлены и найдены среди обломков. Мы исследуем их и попытаемся установить личности других присутствующих там людей. Если вы предоставите нам список нынешних и бывших сотрудников, мы сопоставим списки и посмотрим, сможем ли выяснить, кто дал им доступ к вашему зданию.
В том, чтобы быть робким, неуклюжим и никому неизвестным человеком, имелись хоть какие–то преимущества. Хорошо, что никто кроме Эрин не знал меня... и Пита. Черт! Почему я назвала ему свое настоящее имя? Он Ферро и ему нельзя доверять. Черт, черт, черт!
– Конечно. Я полностью готов с вами сотрудничать, но как только вы узнаете имена, я тоже хочу их узнать. Мне нужно знать, кто несет ответственность, и я хочу, чтобы они за этот поплатились! Вы хоть представляете, какой скандал это вызовет в отношении моей компании, моей семьи? Я хочу, чтобы замешанные в этом люди, особенно человек, который пустил их внутрь, получили по всей строгости закона. И могу обещать вам, что они встретятся со мной в суде. Я не собираюсь позволять какому– то маньяку разрушить мою семью чертовой вечеринкой!
– Я прекрасно понимаю, мистер Гранц. Информацию, которая сейчас у нас есть, мы не можем разглашать. Один из свидетелей по–прежнему в коме, находится в критическом состоянии. Если он очнется, то мы посмотрим, подтвердит ли он то, что мы уже знаем. Если... ну, если он не очнется, мы посмотрим на это, как на непредумышленное убийство и уже будем иметь дело с совершенно другими обвинениями. Мы не хотим, чтобы кто–то из наших главных подозреваемых узнал, что мы их подозреваем. Они могут смыться, прежде чем у нас появится шанс провести аресты, а большинство имеют средства, чтобы улизнуть.
Я прислоняюсь к стене у отцовского офиса и подавляю крик. Кто– то в коме? Господи! С утра воскресенья я изображала страуса, пряча голову в песок и сосредотачиваясь на материальном ущербе. Теперь слова «неумышленное убийство» эхом отдаются в моих ушах, и я стараюсь избавиться от них. Я кого–то убила. О, Боже.
Я наклоняюсь вперед, обхватив живот, и стараясь не блевануть. Они услышат меня, и не будет способа объяснить, почему я задержалась в коридоре с тошнотой.
Стервообразная «Я» избегает своего заточения и заставляет меня выпрямиться, приклеить на лицо улыбку. Она также указывает на то, что доверяться отцу запрещено. Я сама по себе.
Я слышу скрежет стульев, отец благодарит детектива. Прежде чем открыть дверь, я стараюсь выглядеть настолько непринужденно, насколько это возможно, поправляя воротник своего черного пиджака, и расправляя складки моей твидовой юбки–карандаш. Уверена, у меня бледное, обескровленное лицо, как у призрака.
Полицейский выходит из офиса моего отца. Он единожды смотрит на меня, замечая, что я все еще стою там, и капельки пота собираются на моем лбу. Его глаза сужаются, но он просто кивает мне, не говоря ни слова, и выходит в коридор, украшенный золотыми рамками из коллекции отца.
Картины многое говорят посетителям. Рембрандт говорит о том, что мы богаты, «Мадонна с младенцем» говорит, что мы унаследовали богатство, а последние провозглашают нашу стабильность, что мы никуда не денемся. Стоимость одной работы – миллионы долларов. Это крики могущества. Дело в том, что находясь в своем кабинете, также как и у нас дома, отец говорит о том, что он не боится показывать свое богатство. Отец знает, чего хочет, и что делать ради успеха.
