Дэвид Николс - Один день
Двадцатитрехлетний Декстер Мэйхью знал о своем будущем не больше, чем Эмма Морли. Хоть он и надеялся добиться успеха, стать гордостью своих родителей и спать одновременно более чем с одной женщиной, было не совсем понятно, как всё это совместить. Он мечтал, что о нем напишут в журналах и однажды кто-нибудь где-нибудь проведет ретроспективный анализ его работ, хотя не имел ни малейшего понятия о том, что это будут за работы. Он жаждал экстремальных ощущений, но без осложнений и неприятностей. Ему хотелось жить так, чтобы даже случайно сделанная фотография оказывалась удачной. Его жизнь должна выглядеть удачной, веселой; точно, в ней должно быть много веселья и не больше печали, чем совершенно необходимо.
Эти представления были не слишком похожи на план, и он уже успел наделать ошибок. Вот, к примеру, сегодняшняя ночь наверняка будет иметь последствия: слезы, тягостные телефонные звонки и обвинения. Пожалуй, надо бы сматываться отсюда как можно скорее; приготовившись бежать, он оглядел комнату в поисках своей разбросанной одежды. Но из ванной донесся предупреждающий рокот допотопного бачка, и он торопливо вернул книгу на место, нащупав под кроватью желтую баночку из-под горчицы. Открыв ее, он обнаружил внутри презервативы и жалкие серые остатки косячка, похожие на мышиные какашки. Увидев, что маленькая желтая баночка сулит заманчивые перспективы — не только заняться сексом, но и дунуть, — Декстер снова преисполнился надежды и решил: пожалуй, можно и задержаться.
* * *Тем временем в ванной Эмма Морли вытерла остатки зубной пасты с губ и подумала, не было ли всё случившееся ужасной ошибкой. После четырех лет пребывания в колледже, совершенно бесплодных в романтическом отношении, наконец оказаться в постели с парнем, который ей действительно нравился, причем с тех пор, как она впервые увидела его на вечеринке в 1984 году, — и через пару часов он уезжает! Возможно, навсегда. Ведь вряд ли он попросит ее отправиться с ним в Китай, да и в любом случае, она бойкотирует Китай. И ведь он ничего, да? Декстер Мэйхью. По правде сказать, она подозревала, что он не так уж умен и, пожалуй, излишне самодоволен, но зато он популярный, смешной и, что уж говорить, настоящий красавчик. Так откуда взялся этот сарказм и ворчливость? Почему она не может вести себя уверенно и смеяться, как те глянцевые попрыгушки, с которыми он вечно зависает? Рассветное солнце просочилось в крошечное окошко ванной. Отрезвило ее. Расправив ужасно спутанные пряди кончиками пальцев, она поморщилась и, дернув за цепочку устарелого сливного бачка, пошла в комнату.
* * *С кровати Декстер наблюдал, как она появилась в дверях. На ней была накидка и квадратная шляпа с кисточкой: выпускников заставили взять их напрокат для церемонии вручения дипломов. Подражая обольстительным красоткам, она обняла ногой дверной косяк. Глядя на Декстера поверх очков, надвинула шляпу на один глаз:
— Ну как?
— Тебе идет. И мне нравится шляпа набекрень. А теперь снимай ее и иди в кровать.
— Еще чего. Этот наряд стоил мне тридцати монет. Надо же получить хоть что-то за свои деньги. — Она приблизилась к нему и взмахнула полами накидки, как вампирским плащом. Декстер ухватился за край, но она швырнула в него свернутым дипломом и села на край кровати, сняв очки и сбросив церемониальное облачение. Он лишь мельком увидел ее голую спину и округлости грудей, прежде чем те исчезли под черной футболкой с надписью о необходимости немедленного всеобщего ядерного разоружения. Вот и всё, подумал он. Нет ничего менее сексуального, чем длинная черная футболка с политическим лозунгом — разве что альбом Трейси Чэпмен[2].
В расстроенных чувствах он поднял с пола ее диплом, снял тонкую резинку, скреплявшую сверток.
— Английский язык и история, лучшая выпускница.
— Читай и рыдай, троечник. — Она выхватила у него диплом. — Эй, осторожнее.
— Вставишь в рамку?
— Да мои предки его размножат и оклеят все стены как обоями. — Она туго свернула диплом в трубку, постучав по концам. — Заламинируют и будут использовать как подставки под тарелки. А мама сделает себе такую татуировку на спине. — Она сунула диплом под кровать. — Ну-ка, подвинься, — добавила она, подтолкнув его на край матраса.
Он освободил ей место, с некоторой неловкостью обняв ее за плечи и неуверенно поцеловав в шею. Она повернулась и посмотрела на него, натянув одеяло до подбородка:
— Декс?
— Угу?
— Давай просто пообнимаемся, ладно?
— Конечно. Если ты этого хочешь, — ответил он, как и полагается истинному джентльмену, хотя, по правде говоря, никогда не понимал, какой смысл лежать и просто обниматься. Обниматься надо со старыми тетушками и плюшевыми мишками. Его лично тошнило от этих нежностей. Пожалуй, пора признать свое поражение и как можно скорее убраться отсюда… но она уже по-собственнически устроилась на его плече, и какое-то время они так и лежали — неподвижно, смущаясь. Наконец она произнесла:
— Не могу поверить, что я предложила пообниматься. Черт, пообниматься! Извини.
Он улыбнулся:
— Ничего. Хорошо хоть не пообжиматься.
— Пообжиматься — куда уж хуже.
— Или потискаться.
— Какой кошмар. Давай пообещаем друг другу, что никогда не будем тискаться, — сказала она и тут же об этом пожалела. Чтобы она и он тискались? Вряд ли это когда-нибудь случится. Они снова на некоторое время замолчали. Восемь последних часов они болтали и целовались, и теперь оба испытывали непреодолимую усталость во всем теле, что приходит на рассвете. В заросшем саду запели дрозды.
— Люблю этот звук, — проговорил он, уткнувшись в ее волосы. — Дрозды на рассвете.
— А я ненавижу. Когда слышу его, мне почему-то кажется, что я сделала что-то, о чем пожалею.
— Поэтому этот звук мне и нравится, — сказал он, снова пытаясь поразить ее своей мрачной харизмой. А через минуту добавил: — А ты сделала?
— Что?
— То, о чем жалеешь?
— Ты имеешь в виду это? — Она сжала его руку. — Наверное. Пока не знаю, правда. Спроси меня утром. А ты жалеешь?
Он прижался губами к ее затылку.
— Нет, конечно, — ответил он, а сам подумал: это никогда, никогда не должно повториться.
Довольная его ответом, она придвинулась ближе, сказав:
— Надо поспать.
— Зачем? Днем нет никаких дел. Ни заданий, ни работы…
— Перед нами только вся жизнь, такая длинная, — сонно пробормотала она, вдыхая чудесный теплый запах его немытого тела и в то же время ощущая тревожную дрожь, пробравшую ее при мысли о самостоятельной взрослой жизни. Она вовсе не чувствовала себя взрослой. Не была готова. У нее было такое чувство, будто посреди ночи вдруг сработала пожарная тревога и она выбежала на улицу, схватив в охапку одежду. Если учиться больше не нужно, что же делать? Чем заполнить дни? Она не знала.
