Договор на одну ночь (СИ) - Мария Анатольевна Акулова
О том, чтобы еще раз поднять вопрос моего поступления в конце лета, сегодня даже не мечтаю. По паре фраз поняла, что настроение у дяди Димитрия не лучшее. Под руку лезть не стоит.
Но это не значит, что мне нельзя еще немного помечтать.
Метла снова начинает свистеть вполне музыкально. Я – пританцовывать. Мугыкаю себе под нос, губы немного растягиваются. От груди по телу расходятся вибрации предвкушения.
Пусть гречанка я только наполовину (от мамы мне достался неприлично мелкий по греческим меркам курносый нос, покрытый выраженными веснушками), но творческая личность я на все сто.
Кроме большой спонтанной любви маму с папой связывала еще и любовь к музыке. Уже будучи школьницей, я разбирала бабушкины вещи и нашла в одной из коробок диск с подписью «от Леши и Ани». Думаю, бабушка могла и не слушать эту запись ни разу. Я даже представила тогда, как ее злило это ассимилированное «Леша». Но я послушала. И голоса родителей, которые я вряд ли способна была узнать, перевернули мой мир с ног на голову. Дали цель. Вложили в голову смысл.
Я всегда любила петь, но не знала, что это у меня – от них. Теперь же я четко осознаю, что хочу не просто исполнять греческие песни в угоду заезжей публике вечерами в дядюшкином ресторане. Я способна на большее. И чтобы достичь большего – в августе буду поступать на вокальный факультет.
Под моей кроватью стоит коробка со скопленными на поездку и первое время жизни деньгами. Тот самый родительский диск. А еще надежно спрятана карта визуализации, которую я вряд ли кому-то покажу.
Там я. Сцена. Микрофон. И вместо шума моря, а еще звона приборов и гула не слишком заинтересованных в моем творчестве голосов, восторженные овации.
Я очень всего этого хочу!
Но пока что углубленность в мечты стоит мне дорого. Я резко дергаюсь и даже вскрикиваю, когда по ягодице прилетает звонкий шлепок.
К щекам приливает жар. В груди жгучим-колючим цветком распускается стыд, вперемешку со злостью и отвращением.
Мне даже голову не нужно поворачивать, чтобы узнать, кто продолжает вжиматься наглыми пальцами в мое мягкое место, пока я не бью по руке.
– Не смей меня трогать!
Разворачиваюсь и мечтаю с размаху огреть наглеца метлой, но делать этого нельзя.
Мне в глаза смотрит знающий о своей неприкосновенности Жора, сын нашего старосты.
Он привлекательный внешне парень чуть выше меня ростом и старше на два года. С влиянием и связями его отца вполне мог бы выучиться в хорошем университете и стать приличным человеком. Найти себе хорошую девушку и создать с ней крепкую семью.
Но всему этому Жора предпочитает оставаться на родине, бездельничать, корчить из себя непойми что перед местными и даже туристами, а еще донимать своими похабными приставаниями меня.
Вот и сейчас он не боится ни черта: ни метлы, ни молний из моих глаз, ни осуждения со стороны. Даже отойти не пытается. Перекатывается с носков на пятки и обратно, спрятав руки в карманы, и неприкрыто издевательски улыбается.
На кончике языка крутится множество "лестных" слов, но заедаться с сыном старосты я не рискну. За это не похвалит ни дядя, ни даже, думаю, родители с неба. Бабушка так вообще еще раз умерла бы…
– А чего ты тут задницей-то своей крутишь? Где юбка, Еленика? Тебя кто учил так одеваться?
Я знаю, что моя одежда – не его забота. И имя мое каверкать на свой лад я ему не разрешала. И журить меня за слишком короткое платье он не имеет никакого права, но привыкшая получать подобные замечания с детства, я с детства же разучилась в открытую противостоять тем, кто их делает. Опыт подсказывает, что это не дает ничего, кроме усиленного желания меня додавить.
Только вот вместо того, чтобы выразить полноценное отвращение к моей одежде, хотя бы отвернувшись, Жора продолжает пялиться на мои ноги.
Я знаю, что они красивые. Мне они самой нравятся, но его взгляд липнет к коже и хочется помыться.
– Жор, – я обращаюсь к парню так, как привыкла еще со школьных времен. Невпопад вспоминаю, что пока мы были детьми и учились в одной школе, его можно было как-то терпеть, но в последние годы поведение превратилось в кромешный ад!
Только моя попытка завести примирительный разговор обрывается в ту же секунду вместе с выстрелившим в глаза недовольным взглядом. Всегда забываю, что Жорой называть его нельзя. Он Георгиос. Это донесли до каждой, блин, собаки.
Отец готовит сына в будущие старосты, не знаю, учит ли чему-то действительно важному, но гордыню взращивает очень эффективно. И страдаю от этого почему-то я.
В детстве Жора просто был наблюдательным и подлым. А теперь… Что-то от меня хочет. Еще одна причина, по которой я так остро хочу уехать отсюда уже летом – он.
Жорику подыскивают жену. И пусть я не гречанка в полной мере, пусть родословная у меня такая себе (ну что для старосты – племянница владельца какой-то забегаловки?), пусть дядюшка и считается районным депутатом, но более достойных невест в округе, я уверена, пруд пруди. Правда и игнорировать его явный интерес я тоже не могу. Пора валить. Ей-богу.
– Дай, пожалуйста, дорогу. Я работаю. – Произношу ровным голосом и жду реакции.
А осознав, что сам с дороги Жора не уйдет, эмоционально толкаю в плечо. Но он не отступает с дорожки в палисадник, а перехватывает мою руку и больно дергает, заставляя поднять взгляд.
Сердце выстукивает громко-громко. Я не успеваю скрыть от него вспышку страха. Совершаю, пожалуй, одну из ужаснейших ошибок, потому что он всё замечает. Улыбается.
– Моей сделаю – о тряпках таких даже не мечтай. Будешь ночью разве что так одеваться. Петь мне… И танцевать… Как скажу.
Его наглость нагревает мои и без того перегретые солнцем щеки. Дергаю руку и тру кисть.
Из-за таких, как он, мне бывает противно выступать вечерами. Я чувствую эти взгляды. Невозможно отмахнуться от всех этих слов. И дело не в одежде. Что бы я ни надела, они найдут, в чем обвинить.
К девушке под защитой отца даже Жора вот так подойти не рискнул бы. А я... Ни туда, и не сюда.
