Дом, в котором пекут круассаны - Lana Fisellis
— Ещё скажи, что тебе это не нравится.
— Тогда ты отстанешь от меня?
— Нет, конечно, — беззлобно ответил Воронцов и пожал плечами, направляясь к своему мотоциклу. — Потому что я тебе не верю. Ты всегда был сумасшедшим на всю голову и никогда не отказывался от возможности расслабиться. Неужели что-то поменялось?
Проблема была в том, что внутри Ильи клокотало слишком много разнообразных чувств. В такие моменты особенно важно было выудить из потока что-то одно и сосредоточиться, чтобы неровный ритм эмоций не отразился на его собственном поведении. Но никогда ещё прежде ему не доводилось отказывать Кириллу, а потому Илья надел шлем, затянул ремни и одним движением опустил забрало. У него было около получаса, чтобы позволить себе расслабиться. Сжав в своих руках рычащего металлического зверя, позволить ветру впиваться в кожаную куртку ледяными когтями и дарить чувство нескрываемого восторга. Жажда адреналина ускоряла их обоих. Обгоняя машины, пересекая перекрёстки на свой страх и риск, игнорируя красные огоньки, они поддавались соблазну жить так, как будто завтрашнего дня уже не будет. И всю свою жизнь он прыгал от островка к островку, отчаянно, крепко, хватаясь за края, лишь бы не утонуть. И Кирилл всегда был рядом. Мчал на той же скорости, орал что-то, чтобы перекричать ветер и задорно вилял задницей мотоцикла, чтобы призвать к действию. Потому что без этого мир, казалось, может просто исчезнуть.
Обычно Илья не смотрел так пристально. Не ловил детали общей картины и не прилипал к ним своим жадным взглядом. В иные дни он не придал бы этому значения. Не увидел бы вскидывающуюся руку, переполненное эмоциями лицо и каплю истинного восторга, смешанного с чем-то ещё. Так сложно было вычленить этот изумруд из горы других самоцветов, протиснуться через потные тела и не потерять по дороге самообладание. Но так легко при этом оказалось коснуться пальцами волос, чтобы добраться до самого уха. Ему не показалось, незнакомка обладала истинно завораживающим шармом, от которого по спине бежали мурашки.
— Не хочешь познакомиться? — он улыбнулся, когда она отшатнулась, пристально изучая её приятные черты, и потянулся навстречу магнитом, когда она притянулась поближе, чтобы услышать то, что он непременно должен был повторить слово в слово.
— Pardon?
То, с какой невероятной грациозностью она приблизилась, с каким дрожащим ласковым тембром шепнула на французском, неосознанно изменило тот посыл, с которым он обратился к ней изначально.
— А ты научишь меня французскому поцелую, маленькая французская пташка? — срывается с его сухих губ.
Илья вытянул вторую руки, цепко хватая девушку за талию, сокращая последнее расстояние между ними и игриво покачнул бёдрами, напоминая об острой необходимости танцевать, пока песня не достигла своего завершающего акта. Яркая игривая улыбка озарила его лицо, и юноша с интересом опустил взгляд ниже её карих глаз, на мягкие губы, которые так хотелось поцеловать, вопреки всем правилам.
Феерия продолжается. Он опустил шершавые и сухие ладони на чужую талию, которую ту же крепко и волнительно сжал, повел пальцами вверх, очертив ребра тогда, когда большие пальцы игриво прошлись под девичьей грудью в ловкой и неуловимой ласке.
Она не отвечает ему, словно хочет остаться в его голове «таинственной французской пташкой». Завтра утром он будет думает, что она какая-нибудь иностранная туристка, наивно забредшая в чертоги этого Ада — иногда нам всем хочется создать вокруг себя «сказку» и «легенду». Так пусть сегодня будет этот день. Она пришла сюда в надежде на веселье, ровно, как и он. И веселье само нашло их. Веселье в виде прекрасных карих и серых глаз. Он просит показать ему французский поцелуй. И будь девушка потрезвее на пару шотов с текиллой, она бы сказала ему, какой он негодяй и как этот подкат устарел. Но незнакомка не трезва, и этот «дешёвый» подкат ей нравится, что вполне заметно по расплывшейся по губам улыбке.
Кислая конфета, которую девушка катала внутри своего рта, бьётся о зубы и подразнивающее выглядывает в коротких промежутках. Блондинка делает вперёд те несчастные пол шажочка, которые разделяли их; становится практически вплотную. Пальцы одной из её рук скользят по его плечу, вверх; ноготками она едва царапает кожу между воротом майки и началом роста волос — потому что ей нравится его рваный, нетерпеливый вздох. Это действует почти так же опьяняюще, как выпитый алкоголь. И она тянется за этим «опьянением», привстаёт на носочках своих кроссовок.
Сомнительные встречи, короткие свидания от бара до постели ближайшего мотеля под рык мотора и визг уцепившейся сзади девчонки. Сорванный хриплый голос, около десяти выкуренных сигарет и удивительное облегчение, когда это колесо впечатлений заканчивается трусливым бегством очередной красотки. В таком обезумевшем ритме он что-то в себе ломал, раз за разом возвращаясь на исходную позицию, чтобы в этот раз ощутить, что что-то меняется. Ничего при этом не становилось иным. Обезумевший мир оставался таковым, мерцая перед глазами сапфирами и бриллиантами, а скука обнимала со спины и смеялась так раздражающе, что хотелось её послать. Мир ждал, когда Илья сломается. Терпеливо перебирая одни и те же мотивы, захватывая во власть секундным эмоциональным всплеском, а после разбивая всё это, такое важное, вдребезги у него под ногами.
Этот механизм сломался где-то посередине. Заржавевшие шестерёнки заскрипели под зубами, задрожали и прекратили своё бешеное вращение. Мир сфокусировался, сжался до границ их собственных тел, сдавил и замерцал, ослепительно отскакивая от зеркала её карих глаз. Он мог положить руку на сердце и заявить, что виной тому был не алкоголь. Она была такой обжигающей в своей красоте, что не смотреть на неё было невозможно. Несмотря на отзывчивость, с которой она приблизилась к нему, Илья ощутил, что она абсолютно не такая, как все остальные. В ней переплеталось так много всего, о чём вслух говорить было излишне пошло и неправильно, что он тяжело выдыхал без слов, не способный переключиться на свои правила игры. Ему было слишком интересно смотреть на то, как её восторг туманит голову им обоим. Как конфетти на её волосах мерцает от каждого движения, в который она так старательно вкладывает всю свою остаточную энергию.
Она напоминала ему одно из тех фэнтезийных существ, про которых читала Аня. Фея, нимфа, фейри, прекрасная гурия. Она словно не была реальностью вовсе, а лишь плодом его больной фантазии. И Илья искренне боялся того, что как только его губы коснутся её — она просто исчезнет.
Её губы совсем нежно, практически невесомо обхватывают его нижнюю, немного оттягивая. Словно бросает
