Жестокая болезнь (ЛП) - Вольф Триша
Я называю цену в зависимости от клиента. Важно, насколько они финансово устойчивы. Они не должны быть богатыми, но хоть как-то обеспеченными, чтобы позволить себе мои услуги, не влезая в долги.
Я делаю так, потому что это лучшая деловая практика в долгосрочной перспективе, а также потому, что у меня очень дорогой вкус. Мне нравятся красивые вещи: одежда, электроника, мой лофт на Манхэттене.
Я бесстыдная гедонистка3. Возможно, это передалось по наследству; моя мама — тоже гедонистка — воспитывала меня в приятном окружении. И, может быть, по наследству передалось отсутствие чувств, они окутаны плотной пеленой. Тонкие текстуры, удобная, красивая одежда, приятная на ощупь. Мне нравится чувствовать себя хорошо. Если чего-то хочу, я это получаю. Не понимаю, почему кто-то отказывает себе в том, что доставляет ему удовольствие.
Я не подчиняюсь своему идентификатору — принципу удовольствия мозга, — но редко говорю ему «нет». Поэтому мои клиенты должны быть в состоянии позволить себе мой дорогой вкус и хранить тайну.
Хранение тайны чрезвычайно важно.
На этапе проверки я обязательно откапываю какой-нибудь пикантный кусочек от каждого. Это еще одно требование. Каждый клиент имеет хотя бы один грязный секрет, который я могу придержать на случай, если у него вдруг возникнут угрызения совести, и он захочет обнародовать наше соглашение.
Что касается Леноры, то она вполне может быть обиженной женой, но она не невинная овечка. Она снимала деньги с личного счета своего мужа. Небольшие суммы, которые отправляла некой женщине в Денвер.
Эта женщина усыновила мальчика двенадцать лет назад.
Ни муж Леноры, ни ее подружки-светские львицы не знают о существовании этого ребенка.
Затем я учитываю цель — или предполагаемую жертву — сложность доступа и степень мести, которой хочет добиться клиент. Это уравнение дает мне приблизительную базовую величину, которая обычно составляет от пятнадцати до тридцати тысяч.
Я зарабатываю на достойную жизнь. Мне не обязательно пахать на своей обычной работе, но разумно иметь возможность подделать декларации, если налоговое управление постучится в дверь.
По правде говоря, мне, наверное, следовало прогнать Ленору. Во время нашей первой встречи в захудалом «Старбаксе» она показалась слабой, сломленной. Отчаянной. Гнева, который я обычно наблюдаю у клиентов, в ней не было. Вместо этого она умоляла помочь ей. Ее уязвимость меня не тронула. Что-то другое побудило меня принять участие в ее бедственном положении.
Стремление к защите?
Может быть, просто проверить?
Честно говоря, я сомневаюсь, что сочувствовала ее истории больше, чем любой другой, и все же в Леноре было нечто такое, что проникало мне под кожу.
Убираю блокнот и проверяю время. У Люси на дневной работе есть несколько важных дел, после этого я смогу должным образом подготовиться к выходным. Мне нужно будет получить доступ в офис Эриксона, а это потребует денег — больше, чем я беру с Леноры.
По дороге в свой офис я отправляю Рошель сообщение. Она важная шишка, чья работа помогает финансировать менее удачливых, нуждающихся в моих услугах. Рошель всегда нуждается в мести. Она кровожадная сучка.
Возможно, она единственный человек, которого я могла бы полюбить.
Единственное, в чем я уверена, — это в своей способности читать других. Не обязательно обладать огромным спектром эмоций, чтобы распознать нюансы.
Это похоже на тот момент на детской площадке с Кайлом. Я знала его место, и знала свое. Все было черно-белым. Наказание соответствовало преступлению.
Эриксон Дейвернс губит свою жену, медленно и преднамеренно, своими жестокими, бездушными действиями и пренебрежением. Система правосудия не сможет наказать его. Мир, в котором доминируют ему подобные, его не осудит. Я знаю его место в мире, и знаю свое.
Возмездие у меня в душе.
Телефон звонит, и я провожу пальцем по экрану, чтобы ответить на звонок.
— Рошель.
— Получила твое сообщение, милая, — говорит она. — Сколько у тебя свободного времени утром?
Она не тратит ни секунды на бесполезную болтовню. Я правда могла бы полюбить эту женщину.
— Еще часик. Что у тебя?
— Конкурентка, которая думает, что может скопировать мой бренд и украсть бизнес.
Рошель стремится к власти, и ей нравится наказывать. Очень. Конечно, я не совсем уверена, нарциссистка ли она или просто безумная. Возможно, ядовитая смесь того и другого, отчего игра в месть для нее более захватывающая. И она хочет принять еще одну дозу.
Когда я сворачиваю в переулок, чтобы срезать путь, ощущаю притяжение энергии в воздухе, и тот же самый запах отчаяния, который исходил от Леноры, касается моих чувств.
— Уже в пути, — когда я заканчиваю разговор, чувствую, как кто-то тревожно дергает меня за плечо, и оборачиваюсь.
Тощий мужик в толстовке с капюшоном, частично закрывающей лицо, дергает мою сумочку. Я хватаюсь одной рукой за ремешок и поднимаю телефон, чтобы сделать снимок.
— Лучше не стоит, — говорю я ему, когда он снова пытается выхватить сумку.
Он в отчаянии. Худший тип человека. Его моральные принципы отходят на второй план по сравнению с любым наркотиком, которого он жаждет.
— Распознавание лиц не стоит на месте, — я делаю снимок. — Твое лицо есть в какой-нибудь системе. Я тебя найду… — наклоняюсь вперед, пока толпа проносится мимо по переулку. — Проникну в любую лачугу, в которой ты отсиживаешься, и систематически буду удалять части тела, оставляя самое ценное напоследок. Потом сдеру кожу с твоего вялого члена и оболью все это мясное месиво тормозной жидкостью.
Он отстраняется от меня и откидывает капюшон толстовки, показывая покрытые язвами щеки и синяки под остекленевшими глазами.
— Господи, дамочка. Ты, блять, сумасшедшая.
Закинув ремень сумки повыше на плечо, я вздергиваю подбородок.
— Имей это в виду, нападая на следующую жертву. Они могут со мной связаться.
Глядя, как он убегает, я не чувствую… ничего. Ни малейшего всплеска адреналина. Смотрю на свой телефон, на его фотку, а затем удаляю снимок, больше ни о чем не думая.
Иду в толпе пешеходов, прокладывая себе путь, задаваясь вопросом, когда это мои моральные ориентиры стали настолько нечувствительными. Отсутствие эмпатии не означает, что я не отличаю добро от зла. У меня карьера включает в себя правосудие.
Но если бы я осталась наедине с этим парнем — без свидетелей — выполнила бы свою угрозу? Одна лишь мысль об этом вызывает крошечную волну возбуждения.
В последнее время моя работа по отмщению, которая обычно пробивает затвердевший Тефлоновый слой, стала скучной. Я уже не испытываю тех же острых ощущений, что раньше.
Ведь это опасно.
И все же я очень хорошо знаю, что никогда бы не зашла так далеко. Поверьте мне, как только я узнала о себе, то провела исследование. Я изучала Банди4, Рейдера (СПУ)5 и других убийц-психопатов. Что бы ни дало осечку в их мозгах, какие бы повреждения серого вещества ни получили эти хищники, которые повели их по темному пути… мы не похожи.
Мир полон таких, как я. Обратите внимание на своих руководителей и предпринимателей. Скорее всего, они психопаты. Они находятся на вершине, потому что у них мало сочувствия к другим.
Я прогоняю назойливую мысль прочь и сосредотачиваюсь на своей текущей задаче. Получаю щедрое вознаграждение от Рошель, нужное мне для следующего этапа. Пора найти лупу, такую, у которой есть обжигающий луч, который я смогу направить прямо на задиру Эриксона.
ГЛАВА 2
МИШЕНЬ
БЛЕЙКЛИ
— Ты слишком симпатичная, чтобы все время быть такой угрюмой, — Рошель вздыхает и качает головой. Шелковистые седовато-белые пряди мерцают во флуоресцентном освещении, когда она проходит мимо меня к ряду ноутбуков.
— Это сексизм, — говорю я. — И часть моей карьеры. Люди не поверят, что улыбчивая, жизнерадостная блондинка со счастливым лицом на визитке способна на месть.
