Жестокие клятвы - Джей Ти Джессинжер
— О Боже. Кто умер? Это Нонна?
— С твоей бабушкой все в порядке. Она заключила сделку с дьяволом, чтобы прожить достаточно долго, но сначала надоест всем нам до смерти. А теперь послушай, у нас не так много времени. — Я подхожу к ней ближе, беру ее за руки и смотрю ей в глаза. — Я собираюсь кое-что сказать. Тебе это не понравится.
Ее лицо бледнеет.
— О черт.
— Да. И ты знаешь, что я чувствую, когда ты ругаешься.
— Судя по выражению твоего лица, в ближайшие несколько минут я собираюсь ругаться еще больше.
— Ты верно подметила.
— Плюс, ты все время ругаешься.
— Я не хочу, чтобы ты становилась такой же, как я.
— Почему бы и нет? Ты плохая стерва.
— Совершенно верно.
— Нет, zia, быть плохой стервой хорошо.
— Ох. Спасибо. Вернемся к тому, что я должна тебе сказать. Ты готова?
— Нет. Все равно скажи мне.
Я ободряюще сжимаю её руки, прежде чем обрушу на неё это.
— Твой отец заключил для тебя брачный контракт. Ты встречаешься с этим мужчиной сегодня. То есть прямо сейчас. Только что подъехала его машина.
Лили замирает. Она сглатывает. В остальном она никак не реагирует.
— Ты восприняла это лучше, чем я ожидала. Храбрая девочка. Так что это плохие новости. Хорошая новость заключается в том, что если я не одобрю его выбор, контракт будет расторгнут.
Она закрывает глаза, выдыхает и еле слышно произносит: — Охренительные ведра кошачьего дерьма.
— Очень изобретательно. Что-нибудь еще?
Она открывает глаза и в панике смотрит на меня, сжимая мои руки так сильно, что становится больно.
— Я не хочу выходить замуж, zia.
— Конечно, нет. Ты в своем уме.
Она повышает голос.
— Нет, я имею в виду, я не могу выйти замуж!
Она отстраняется от меня, пересекает комнату и вызывающе останавливается перед большим деревянным шкафом возле своей кровати.
Это огромная антикварная вещь от пола до потолка, сделанная из блестящего резного красного дерева. Это всегда напоминало мне волшебный гардероб из "Хроники Нарнии", который может перенести человека в страну говорящих животных и мифических существ.
Она упирает руки в бока и страстно заявляет: — Я скорее умру, чем выйду замуж за мужчину, которого не люблю!
Изнутри шкафа доносится отчетливый стук, как будто на пол только что упало тело. После этого наступает тишина. Я смотрю на свою племянницу. Она смотрит прямо на меня, ее обычно милые карие глаза горят вызовом.
— Лили? — спокойно спрашиваю я.
— Да?
— Что это был за шум?
Она вздергивает подбородок и складывает руки на груди.
— Что за шум?
Я смотрю на ее растрепанные волосы, расстегнутую рубашку, босые ноги и бунтарское выражение лица и нутром чувствую, что у нас большая гребаная проблема. Я пересекаю комнату несколькими широкими шагами, направляясь к шкафу. Лили пытается остановить меня, прыгая перед дверцами шкафа и умоляя, но я отталкиваю ее в сторону и рывком открываю дверь. И сталкиваюсь лицом к лицу с молодым человеком, стоящим внутри. Прячется внутри, между норковой шубой и расшитым бисером вечерним платьем, как можно дальше прижимается к задней стене.
Он симпатичный, надо отдать ей должное. С живыми карими глазами, полными губами и грудью, которую можно было бы увидеть на обложках журналов, мальчик, несомненно, привлекателен. На нем нет ничего, кроме пары обтягивающих белых трусов, сквозь которые отчетливо видна его эрекция. Ему не может быть больше восемнадцати.
Я медленно закрываю дверцу шкафа. Затем поворачиваюсь к Лили. Она стоит, скрестив руки на груди, поджав губы, округлив плечи. Если бы у нее был хвост, он был бы зажат у нее между ног.
Я тихо говорю: — Ты знаешь, что произойдет, если твой отец узнает об этом. — Она не утруждает себя неуклюжими опровержениями, а просто кивает. Но это должно быть сказано вслух. Вещи приобретают определенный вес, когда их произносят.
— Он убьет его, Лили. Кем бы он ни был, мальчик, стоящий в этом шкафу, умрет. Медленно. Мучительно. И, скорее всего, тебя заставят наблюдать.
Глаза Лили наполняются слезами. Она снова кивает, тяжело сглатывая, ее лицо искажено страданием. Она шепчет: — Я знаю.
Мое сердце разрывается из-за нее. Она дура. Молодая, безрассудная дура, но я ее полностью понимаю. Когда-то я тоже была молодой. Когда-то у меня тоже были мечты. У меня были потребности и желания, а также широко открытое будущее, которое простиралось передо мной, как золотая, мерцающая мечта. Пока все прекрасные мечты не были разрушены холодной, убивающей тяжестью обручального кольца.
Я заключаю ее в объятия, притягивая ближе обнимая за плечи.
— Я не знаю, как ты затащила его сюда, — шепчу я ей на ухо, — но убедись, что тебя никто не увидит, когда будешь вытаскивать его. Я могу выиграть тебе десять минут, может, пятнадцать, но не больше. Встретимся в кабинете твоего отца. Надень свое голубое платье, то, что с жемчужными пуговицами. Улыбайся и выгляди мило. Позволь мне позаботиться об остальном. Договорились? — Кивая, она шмыгает носом.
— Договорились. Спасибо тебе, zia.
Услышав голоса, доносящиеся снизу со двора, я отпускаю Лили и спешу к окнам спальни. Отодвигаю занавеску и выглядываю наружу.
Внизу, на кольцевой подъездной дорожке, перед фонтаном припаркован блестящий черный Escalade. Двое вооруженных охранников моего брата стоят в нескольких футах от мужчины, которого я не узнаю. Он крупный, с бочкообразной грудью, крупнее обоих охранников, но у него дружелюбная улыбка и манеры. Одетый в черный костюм и блестящие черные оксфорды, он обладает внушительной фигурой.
Охранники и мужчина продолжают разговаривать. Один из охранников обыскивает его, ища оружие, затем все трое кивают. Охранники отступают, водитель обходит машину и открывает пассажирскую дверь, и из машины выходит еще один мужчина, одетый в черное.
У меня перехватывает дыхание. Этот мужчина стройнее первого. Такой же высокий и широкоплечий, но не такой массивный. Квотербек защитника соперника. Его волосы темно-золотистого цвета. Они выглядят небрежно уложенными, как будто он провел по ним пальцами, а не расческой. Его борода более темного оттенка, ближе к бронзе, покрывает угловатую челюсть. В одной из его ноздрей продето маленькое металлическое кольцо.
Он невероятно красив. Наполовину аристократ, наполовину уличный боец, он излучает какую-то грубую силу, безошибочную даже с такого расстояния. Над воротником его накрахмаленной белой рубашки отчетливо видна
