Измена. Не могу простить - Лика Ланц
Какая-то невероятная гиперчувствительность, которую способен вызвать во мне только этот мужчина. Зависимость, от которой так и не удалось избавиться, найти заменитель, хоть какой-нибудь, пусть слабенький суррогат.
Мне никто не нужен, только Андрей, — вот о чём я думаю, когда он входит в меня.
Остро. Пряно. До судорог. До сладкой истомы, что охватывает меня изнутри. Всего несколько его движений — и я чувствую, как лава моя вырывается наружу, выходит из меня толчками, стонами, всхлипами.
— Это только начало, — шепчет Андрей мне на ухо. — Держись, леди Осень.
Но куда там… Это невозможно. Безудержная страсть, когда вскачь, в полёте, в унисон, слаженно, потому что этот болтик идеально подходит моему винтику. Всё, как надо: без тормозов, на высокой скорости, в крутом вираже.
Взрывы, фейерверки, крики восторга. Волны вожделения и экстаза, что раз за разом набегают на мой берег, отступают, чтобы снова прихлынуть и накрыть с головой.
Глава 3
— Машка, — гладит Андрей меня по волосам.
Мы лежим рядом — расслабленные, разгорячённые. Шевелиться не хочется. Я полна им. Главное — ничего сейчас не испортить, но Андрей считает иначе.
— Я звонил тебе.
Сразу становится грустно. Да. Звонил. Я не отвечала. Но он мог хотя бы приехать. Помчаться за мной вслед. Не сделал этого, даже не попытался. Какой смысл столько лет спустя пытаться выяснять отношения.
— Не дозвонился? — вздёргиваю я бровь и усиленно изображаю небрежную улыбочку. Уж не знаю, как она выглядит со стороны. — Видимо, оператор подвёл. Какая досада!
— И ты ничего не хочешь сказать, Маш?
Сотников иногда бывает таким занудой!
— Нет, — целую я его в губы.
Это как порох — достаточно одной искры, чтобы взорваться.
Он снова опрокидывает меня на спину, нависает надо мной. Но по лицу его я вижу: он ещё колеблется. Он ещё хочет выяснять отношения, запоздавшие навеки.
Это я бы, наверное, должна. Расспрашивать, задавать вопросы, но не хочу. Снова сыпать соль на едва зажившие раны?
Да кому я вру? Они так и не затянулись. Так и не превратились в боевые шрамы на поле любви.
Для меня всё иначе. Всё по-другому. Но я сейчас беру то, до чего могу дотянуться. Пока не думаю, что он чужой, чей-то жених. Это глупо и неправильно думать: у меня тоже отобрали однажды, но я всё же думаю об этом где-то там, очень далеко, в глубине души, куда докопаться не каждому дано.
— Иди сюда, — тяну я Андрея к себе. Раскрываюсь пошире, чтобы выбить из его головы все мысли и разговоры. Чтобы животное начало взяло верх. И я побеждаю.
Но он больше не спешит. Целует меня медленно, везде. Губы у него нежные, хоть слегка и обветренные — чуть царапают шершавой кожей, но это так остро, что я выгибаюсь навстречу каждому прикосновению, каждой лёгкой отметине-ласке.
К губам добавляются кончики пальцев. Он решил меня помучить, но мне нравится. И эта томительная нега, и это предвкушение, и эта неторопливость. И то, как он ко мне прижимается, тоже нравится. Горячий. Твёрдый. Сильный.
— Держись, Маш, — шепчет он горячо и входит в меня.
Это такое правильное единение. Нам не нужно знакомиться заново — мы всегда совпадали. Ни притираться, ни подстраиваться нет нужды.
Он и я — единое целое. Одно дыхание, слаженные движения, которые ведут нас на очень высокую вершину.
Я держусь из последних сил, а потом срываюсь вниз и лечу, парю над сознанием. Мне не страшно. Мои пальцы переплетены с пальцами Андрея. Он держит меня, а поэтому это не полёт в одиночестве, а вместе с ним. Он рядом, он со мной и во мне.
Полное растворение, невероятной силы разрядка, когда знаешь: ты не одна, вместе с ним, на одном дыхании, в едином порыве.
Это так прекрасно, что из горла вырываются не стоны, а рыдания. Слёзы обжигают щёки. Это слёзы восторга, а не боли и горечи. Это слёзы счастья — кратковременного, как вспышка молнии, что ослепляет, а затем приходит тревожный рокот грома.
— Надеюсь, ты предохраняешься, — с небес на землю. Лбом о твердь с разбегу. — Кажется, мы немного забылись.
Ледяная прорубь. Кирпич на голову. Удар кулаком в лицо.
Лучше бы он помолчал ещё хоть несколько минут, позволяя мне побыть чуть-чуть счастливой.
— Не волнуйся, — подарила Андрею ещё одну улыбку, — от осинки не родятся апельсинки.
— Да или нет? — о, этот знакомый взгляд из подо лба! Эти сурово сжатые губы, нахмуренные брови! И ослиное упрямство на лице.
— Что изменится, если я скажу то, что ты хочешь услышать? Скажу «да», ты успокоишься? Скажу «нет», потянешь меня за тестами на беременность, а потом в клинику?
— Не выводи меня. Я задал очень простой вопрос.
— Не будь занудой, Андрей. Я тоже задала вопросы, на которые ты ни бе ни ме ни кукареку не сказал.
Он уже открыл рот, чтобы разразиться тирадой, но тут в дверь позвонили.
У меня не бывает гостей. Я одиночка. Друзей нет, подруга одна. И только она может трезвонить. Ну, разве что соседи возмущены тем, что только что творилось у меня в квартире. Но это вряд ли.
— Чёрт, — ругнулась я и молниеносно натянула на себя халатик. Затем заглянула в сумку, достала телефон. Точно. Пропущенные от Ани. А я тут… увлеклась.
— Прости, — Аня всегда очень тактичная. И, наверное, в другое время не стала бы заходить. — У меня очень мало времени, — покаялась она.
Сотников в это время скакал по комнате, пытаясь натянуть на себя джинсы.
Ну, собственно, даже если б мы были полностью одеты, по нам сразу видно, что мы тут не чай пили и не беседы чинные вели.
Она догадывалась. Но я никогда не рассказывала ей, что когда-то мы с её братом… Эх, да какая разница? Все взрослые люди. Можно уже не прятаться. Случилось и случилось. Застала и застала. Она всё же сестра, а не невеста, которая ждёт Андрюшеньку дома.
— Увези меня домой, — попросила Аня тихо, и Сотников замер. Так и остался в одной штанине.
— Что-то случилось, Ань? — собранный, серьёзный, готовый Аньку грудью заслонить.
Он всегда был очень ответственным. Ну, там, где дело касалось семьи и младшей сестры. А на мне просто сбой системы произошёл, где-то клеммы не сошлись. Так тоже бывает.
— И да. И нет. Я хочу домой. А по дороге я всё тебе расскажу. Пожалуйста. Ты мне нужен. Я бы и без тебя… но лучше с тобой.
