Спорим, тебе понравится? - Даша Коэн
И я тут же охнула.
Я знала этого парня. Он учился в той самой гимназии, куда я ходила вот уже вторую неделю к ряду.
Мама говорила, что он высокомерный, тщеславный и заносчивый мерзавец. Сам грех во плоти.
И когда он в одно движение стянул с себя футболку, оставаясь лишь в чёрных джинсах, низко сидящих на его узких бёдрах, я поняла, что мама была абсолютно права.
Глава 2.1
Вероника
Это был Ярослав Басов.
Друзья звали его просто Бас.
Девочки со вздохами и влюблёнными придыханиями выводили — Ярик.
Моя мама же нарекла его бесовским отродьем.
Но я откровенно не понимала, отчего столько шума. Ну парень как парень. Дурной только и корчит из себя невесть что. В остальном же… я бы не сказала, что он выделялся какой-то смазливостью, отчего можно было бы упасть в экстазе, исходя слюной. Нет, обычный — пройдёт в толпе и не заметишь. Ну не урод, конечно, но точно не в моём вкусе. Лицо хищное, скуластое. Глаза карие и недобрые. И вишенка на торте — кривая, чуть издевательская ухмылка, казалось бы, на постоянной основе приклеившаяся к его губам.
Подводя итог, я могла бы охарактеризовать его только одним словом — неприятный.
И мне бы прямо сейчас развернуться и бежать с этого пляжа, сверкая пятками, но нет. Я зачем-то упорно ищу на свою любопытную задницу приключений и короткими перебежками между кустарниками крадусь ближе к турникам, закрывая глаза на то, что сердце стучит где-то в горле, а по телу курсируют электрические всполохи, вызванные собственным слабоумием и отвагой.
Уселась на лавку, стоящую почти впритирку к площадке и укрытую от обзора аккуратно подстриженной живой изгородью, и вперила взгляд туда, куда мне его никак нельзя было даже на секунду переводить. Каюсь, грешна. Но я обещаю исправиться. Пренепременно!
— Бас, давай замутим связку с «капитанским выходом», порадуем подписоту, м-м? — предлагает кто-то из парней, и все начинают одобрительно улюлюкать.
— А может коронный «флажок» секунд на двадцать пять? — звучит ещё одно предложение, пока сам Ярослав крутит корпусом из стороны в сторону, очевидно, делая разминку.
— Определяйтесь скорее, народ, — фыркает тот и чуть подпрыгивает, цепляясь руками за перекладину и начиная тягать своё тело вверх-вниз.
Раз… два… три… десять… двадцать…
— Вау, — произношу одними губами и тут же захлопываю рот ладонью, вжимая голову в плечи. Блин, нашла чем восхищаться, дурында.
Но я всё равно мысленно веду счёт его рывкам, уговаривая себя не смотреть на те самые штучки по бокам мужского пресса. Ну именно те, что так бесстыже и преступно подчёркивают направление, в котором должен двигаться мой взгляд. И пока я делаю все эти грешные дела, не замечаю, что площадка слишком быстро становится магнитом и для других девичьих глаз.
Их много.
Целая толпа.
И все они выглядят как модели с глянцевых журналов, что я украдкой от мамы как-то рассматривала в книжном магазине. Экстремально короткие шорты, оголяющие ягодицы и микроскопические топы, толком не скрывающие их прелести. Прибавьте сюда причёски, макияж и босоножки на высоких каблуках, делающие загорелые стройные ноги просто бесконечными — и всё, стопроцентное внимание противоположного пола им обеспечено.
И я… королева скуки, чопорности и пуританства.
До сих пор в платке. Носки, закрытые туфли в стиле Мэри Джейн, но, увы, унылого коричневого цвета, того самого, который был так актуален когда-то при покраске деревянного пола. Юбка в тон до середины голени. Блузка с наглухо закрытым воротом и длинными рукавами до самых запястий. Очки и туго заплетённая коса завершали зубодробительный образ старой девы.
Блеск!
Через несколько месяцев мне исполнится восемнадцать, а я чувствую себя подопечной дома престарелых.
И никогда мне не стать одной из популярных ребят. Своей в доску. Потому что для них открыты все двери этого разнообразного мира, а мне только в храм Божий, ну или те, которые позволит распахнуть моя мама. А я никогда не упрекну её за это, потому что старшая дочь — это всё, что у неё осталось от прежней жизни. А ещё — я слишком долго ждала её внимания.
Кто хоть раз сталкивался с родительским равнодушием, меня поймёт. А кто нет, тому и объяснять не стоит.
— Бас, хорош выпендриваться, девочки ждут, — слышу я вкрадчивый голос и тихий смех парня, которого до этого совсем не замечала. Он сидел в тени разлапистой пальмы и что-то читал, а теперь вдруг соизволил присоединиться к общему веселью.
И он тоже был мне знаком.
Рафаэль Аммо — лучший друг Ярослава Басова. Парень — загадка. И как это не удивительно слышать, любимчик моей мамы. Она почти нон-стопом пела дифирамбы его острым, как бритва, мозгам и сетовала на то, что столь образованный молодой человек имел слабость сдружиться с неподходящим себе по уровню интеллекта индивидуумом.
Вот его я считала симпатичным, но уж больно неформальным в своём образе плохого парня. Выбритые виски, шевелюра на макушке высвечена почти до белизны, на запястьях множество разнообразных фенек, а на лице тут и там виднеется металл.
— Заглохни, Раф, или сам дуй на перекладину, — отвечает ему Басов.
— Только с тобой, милашка, — парень встаёт и стягивает с загорелых плеч майку, оголяя спину и открывая обзор на несколько цветных и замысловатых татуировок. И я очень сомневалась, что это законно в его-то возрасте.
Но я всё равно не отвожу глаза, а продолжаю нести свою наблюдательную вахту. А затем замираю, когда оба друга начинают исполнять перед толпой и на камеру. Они с двух сторон гимнастической вертикальной трубы хватаются за неё руками, а затем поднимают своё тело в горизонтальное положение, под дружный гомон толпы и визг девчонок.
Кто-то из парней начинает обратный отсчёт от двадцати пяти. И мне кажется, что это самые длинные секунды в моей жизни. Я смотрю на Ярослава и Рафаэля и не понимаю, как они вообще способны лишь силой рук удерживать собственное тело в абсолютной горизонтали.
— Пять! — голосит толпа. — Четыре! Три! Два! Один…
Все скандируют от восторга. Кто-то кричит «снято». А девочки буквально виснут на своих героев, и меня откровенно передёргивает от этого неприкрытого предложения.
— Ужасно, — встряхиваюсь я, чувствуя, как неприятные мурашки бегут по позвоночнику.
А в следующий момент замираю, когда Ярослав и Рафаэль максимально близко подходят к моему укрытию. Сейчас нас разделяет только живая изгородь между двумя лавками. С одной стороны —
