Даниэла Стил - Кольцо
Почему-то они, не сговариваясь, ускорили шаг. У обоих возникло ощущение, что цель, ради которой они несколько месяцев встречались возле пруда, близка.
Тяжелая резная дверь бесшумно раскрылась, и Кассандра оказалась в просторном мраморном холле. Возле антикварного бидермайеровского стола на стене висела огромная картина в золоченой раме. Шаги гулко отдавались под высокими сводами.
– Так вот где живет знаменитый писатель.
Дольф нервно улыбнулся и бросил шляпу на стол.
– По правде говоря, этот дом познаменитее меня. В семнадцатом веке он принадлежал какому-то вельможе, да и в последующие столетия владельцы этих чертогов были гораздо аристократичнее нынешнего хозяина.
Штерн горделиво осмотрелся по сторонам и просиял счастливой улыбкой, когда увидел, что Кассандра с почтением разглядывает резной потолок в стиле рококо.
– Здесь просто чудесно, Дольф.
Она казалась притихшей, и он протянул ей руку.
– Пойдемте, я покажу вам весь дом.
В остальных комнатах было так же красиво, как в мраморном холле: высокие лепные потолки, наборный паркет, хрустальные канделябры, высокие узкие окна, откуда открывался вид на цветущий сад. На первом этаже находились большая гостиная и кабинет. На втором – кухня, столовая и комната для прислуги, где Дольф хранил велосипед и три пары лыж. Еще выше располагались две просторные спальни, выходившие окнами на парк и замок. В каждой из спален имелся прелестный балкон, а в углу одной из них Кассандра заметила винтовую лестницу, которая явно вела в мансарду.
– А что там, наверху? – с любопытством спросила гостья.
Дом и в самом деле был чудо как хорош – Дольф гордился им по праву.
Хозяин лукаво улыбнулся, читая в ее взоре восхищение и одобрение.
– Там находится моя башня из слоновой кости. Место, где я пишу.
– А я думала, что вы работаете внизу, в кабинете.
– Нет, там я принимаю близких друзей. Понимаете, гостиная, на мой вкус, слишком уж шикарна – я ее побаиваюсь. А работаю я вон там. – Он показал пальцем в потолок.
– Можно мне посмотреть?
– Конечно. Только не утоните в море бумажек.
Однако наверху царил образцовый порядок. Маленькая комната идеальных пропорций имела круговой обзор – окна выходили на четыре стороны. Все стены были заставлены книжными полками, в углу примостился уютный камин. Комната была само очарование, и Кассандра с восхищенным вздохом опустилась в красное кожаное кресло.
– Здесь у вас просто чудесно, – мечтательно произнесла Кассандра, глядя на замок.
– Да, именно поэтому я и купил этот дом. Особенно хороши башня из слоновой кости и панорама.
– Вы правы, хотя остальные комнаты тоже прелестны.
Кассандра расположилась в кресле очень уютно, подогнув ноги, – никогда еще Дольф не видел на ее лице такого умиротворения.
– Знаете, Дольф, у меня такое чувство, будто я наконец оказалась у себя дома. Нет, правда, мне кажется, что я ждала этого момента всю жизнь.
Она смотрела прямо ему в лицо, не отводя глаз.
– А может быть, все наоборот, – прошептал он. – Возможно, этот дом дожидался вашего прихода… И я тоже.
Штерн тут же ужаснулся собственной дерзости – он сам не знал, как у него вырвались эти слова. Но в глазах Кассандры не было гнева.
– Извините, я не хотел… – пробормотал он.
– Ничего, Дольф. Все в порядке.
Она протянула ему руку, крупный бриллиант на перстне ослепительно вспыхнул. Дольф нежно взял ее за руку и, стараясь ни о чем не думать, притянул молодую женщину к себе. Целую вечность он смотрел ей в глаза, а потом они слились в поцелуе – под ясным весенним небом, защищенные стенами его волшебной башни. Кассандра приникла к его губам жадно и страстно. Дольф вспыхнул пламенем, забыл обо всем на свете, и долгий этот миг, казалось, продолжался бесконечно.
– Кассандра… – В его взгляде читались мука и наслаждение.
Она встала и отвернулась, глядя вниз, на аллеи парка.
– Только не нужно говорить, что вы сожалеете о случившемся, – едва слышно произнесла она. – Я этого не вынесу… – Кассандра порывисто обернулась, и Дольф увидел, что ее лицо тоже искажено страданием. – Я так давно этого хотела.
– Но…
Он сам ненавидел себя за нерешительность, однако обязан был произнести это вслух – ради нее.
Но молодая женщина жестом велела ему замолчать.
– Не нужно, я и так все понимаю. Кассандре фон Готхард не пристало говорить вслух такие вещи, верно? – Ее взгляд стал жестким. – Вы совершенно правы, мне следовало бы вести себя иначе. Но я очень этого хотела. О Господи, вы даже не представляете себе, до какой степени! И поняла я это только сейчас. В жизни не испытывала ничего подобного. До этой минуты я всегда жила по правилам. И что в результате? У меня ничего нет, я ничего собой не представляю, мое существование – сплошная пустота. – Ее взор затуманился слезами. – Ты мне нужен для того, чтобы заполнить брешь моей души. – Кассандра отвернулась и пробормотала: – Прости меня, прости…
Дольф обнял ее сзади за талию.
– Не смей говорить, что ты ничего собой не представляешь. Для меня ты все. Последние месяцы я живу только одним – хочу узнать тебя как можно лучше, хочу быть с тобой, хочу отдать тебе все, чем обладаю, хочу разделить твою жизнь. Единственное, на что я не согласен, – это причинить тебе зло. Я боюсь, что, затянув тебя в свой мир, загублю тебе жизнь. У меня нет на это права. Я не должен заманивать тебя туда, где ты не можешь быть счастлива.
– Не могу быть счастлива? Здесь? – недоверчиво переспросила она. – Неужели ты правда думаешь, что с тобой я могу быть несчастлива – хотя бы на миг?
– В том-то и дело, Кассандра. Сколько времени может продолжаться наше счастье – час, два, день?
Его лицо омрачилось.
– Этого более чем достаточно. Даже один миг такого блаженства стоит больше, чем вся моя жизнь. – Ее губы чуть дрогнули, она опустила голову. – Я люблю тебя, Дольф… Люблю…
Его поцелуй не дал ей договорить, и они медленно стали спускаться вниз по лестнице. Там, в спальне, Дольф повел Кассандру к постели и бережно снял с нее всю одежду – сначала серое платье тончайшего шелка, затем бледно-бежевую комбинацию, кружевное нижнее белье, – и его пальцы коснулись бархата ее обнаженной кожи. Они провели в кровати долгие часы, невозможно было разобрать, где проходит граница между их телами и их сердцами.
С тех пор прошло ровно четыре месяца. Любовь преобразила обоих. Глаза Кассандры наполнились жизнью и огнем. Она стала веселой и шаловливой; больше всего она любила, сидя по-турецки на гигантской постели, рассказывать ему потешные истории из своей повседневной жизни.
Изменился и Дольф Штерн. Его перо обрело новый стиль, новую глубину. В душе писателя забил неиссякаемый источник творческой фантазии. И ему, и ей казалось, что в мире еще не бывало столь поразительной близости одного человеческого существа другому. Каждый из них привнес в любовь свое: он – честолюбивое стремление к успеху и волю к победе, она – свободолюбие и ненависть к золоченым путам.
