Измена мужа. После (СИ) - Наварская Тая
К вечерне-ночным деловым встречам мужа я в принципе отношусь с пониманием. Он директор – у него рабочий график ненормированный. Да и круг обязанностей широк: надо не только контролировать подчиненных и принимать стратегические решения, но и развлекать тех, от кого зависит будущее компании. Бессонова, в частности.
Однако сегодня на душе как-то неспокойно. Скорее всего, из-за треклятого красного пятна, которое так и стоит перед глазами. Поразительно, как подобная мелочь может выбить из колеи. Вот вроде ерунда, а сердце не на месте. Да и взгляд сам собой липнет к часам. Почему его так долго нет?
Беру в руки телефон и гипнотизирую его вопросительным взглядом. Позвонить или лучше не надо? В дежурном «Ты скоро?» нет ничего криминального, но меня почему-то ломает. Будто я Диму контролирую. Будто навязываюсь ему…
Плюнув на предрассудки, все же набираю номер мужа и долго слушаю гудки. Уже почти не жду, что он ответит, но через секунд тридцать в трубке раздается:
– Алло.
На заднем фоне отчетливо слышу громкую ритмичную музыку. Видимо, из ресторана, они направились прямиком в клуб.
– Дорогой, как дела? – говорю как можно непринужденней. – Ты домой не собираешься?
– Малыш, нам походу придется задержаться, – вздыхает. – Ложись без меня.
А ведь обещал, что постарается освободиться пораньше.
– Жаль, – мне не удается скрыть разочарование в голосе. – Но у тебя все в порядке?
– Да-да, все нормально, – отвечает несколько суетливо, будто спешит закончить разговор. – Ты спи, ладно? Не жди меня. Утром поговорим.
– Ладно… – растерянно тяну я. – Пока…
– Пока, – торопливо бросает Дима и первый отключается.
Откладываю мобильник на прикроватную тумбочку и, откинувшись на подушку, закрываю глаза. По виску прокатывается одинокая слезинка и теряется где-то в волосах.
Вот черт! Почему так обидно? Ведь он ответил, сказал, что все хорошо… Но на душе стало только горше. Может, во мне говорит интуиция? Должно же быть объяснение, почему дурное предчувствие лишь нарастает.
Или все дело в гормонах? Помнится, во вторую беременность они особенно шалили. Я тогда чуть с ума не сошла от перепадов настроения. И Диму чуть не довела. Все возмущалась, что он слишком громко дышит.
Снова кошусь на часы и решаю позвонить лучшей подруге. Мы с Соней Орловской дружим с институтских времен, и она как никто другой меня понимает. Думаю, нестрашно, если я пренебрегу приличиями и наберу ее на ночь глядя.
Соня отвечает почти сразу. В разговоре с ней я озвучиваю свои самые страшные предположения и окончательно расклеиваюсь. Растираю по лицу соленую влагу и шумно шмыгаю носом.
– Я скоро буду, Алин, – говорит подруга. – Держись давай.
– Спасибо, Сонь, жду.
От мысли, что сейчас я смогу обсудить все с близким человеком становится капельку легче. Орловская – человек не только рациональный, но еще и очень сострадательный. Она подскажет, как лучше поступить, и наверняка успокоит.
Глава 4
Разговор с подругой действительно благотворно сказывается на моем душевном состоянии. Внимательно меня выслушав, Соня советует откровенно поговорить о случившемся с мужем, что в принципе согласуется с моими внутренними планами. Мы болтаем почти до часу ночи: Орловская пьет вино, ну а я потягиваю жасминовый чай. Беременность и алкоголь, увы, вещи несовместимые.
Когда подруга, вызвав такси, нетвердой походкой покидает мой дом, я наспех смываю макияж и забираюсь в постель. Несмотря на слегка приподнявшееся настроение, сплю плохо. Тревожно и с частыми пробуждениями. Все мерещится, что Дима пришел, но каждый раз это оказывается лишь плодом моего расшалившегося воображения.
Муж возвращается с рассветом. Если быть точной, в 4:54 утра. Я знаю это, потому что, услышав его приближающиеся шаги, молниеносно распахиваю глаза и нахожу взглядом часы.
Дима заходит в спальню почти бесшумно, и я делаю вид, что сплю. А сама вся обращаюсь во внимание. Прислушиваюсь, принюхиваюсь, разглядываю его, пока он не видит.
В том, что он пил сомнений нет: его движения скоординированы гораздо хуже, чем обычно. Постороннему человеку это, наверное, было бы незаметно, но мне, прожившей с ним бок о бок больше шестнадцати лет, подобные вещи бросаются в глаза.
Раздевшись до трусов, Дима идет в душ и проводит там чуть больше десяти минут. Помывшись, он залезает под одеяло, и очень скоро его дыхание становится ровным и глубоким. Заснул. А вот у меня сна нет ни в одном глазу.
Приподнявшись на локте, вглядываюсь в его лицо, пытаясь отыскать какие-то доказательства вновь обуявших меня подозрений. Но Дима безмятежен как ангел. Он все такой же гладко выбритый, красивый и… Бесконечно родной. Может, зря я себя накручиваю? Выдумываю то, чего нет, и сама же страдаю. Это так глупо… И так по-женски. Надо сегодня же поговорить с ним о лишившей меня покоя рубашке и закрыть эту тему. Раз и навсегда.
Поворочавшись с боку на бок, понимаю, что уже не засну, и решаю встать пораньше. Как давно я не начинала день с рассветом? Должно быть, целую вечность.
Не спеша, привожу себя в порядок: расчесываю волосы, наношу легкий макияж и облачаюсь в удобный домашний костюм. На выходе из спальни взгляд цепляется за одежду, которую Дима оставил на стуле.
На секунду зависаю в сомнениях. Во мне борются две противоположности: одна призывает проверить рубашку мужа на предмет посторонних пятен, а заодно и обшарить карманы его пиджака, в то время как другая осуждающе твердит о том, что это абсурд. О какой любви можно говорить, если всего лишь один красный след способен на корню подорвать мою веру в мужа?
Воззвав себя к здравому смыслу, я подавляю иррациональный порыв и прохожу мимо его вещей, так к ним и не притронувшись.
Спускаюсь на первый этаж и, устроившись у окна, пью цикорий. Листаю новостную ленту, в которой, как по заказу, появляется реклама одежды для новорожденных, и наслаждаюсь молодыми солнечными лучами, ласково скользящими по коже.
Ближе к восьми встаю у плиты и готовлю традиционный воскресный завтрак, который обожает все семейство: овсяную кашу и пышные оладьи. Первыми на ароматный завтрак еды выходят дети. А следом подтягивается и муж.
– Доброе утро, – говорю я, заметив, как он спускается лестнице.
– Привет, – отвечает хрипло.
Выглядит слегка помятым. Немудрено после бессонной ночки.
– Есть будешь?
Ловко орудую, накрывая стол.
– Спрашиваешь, – усмехается. – Голоден как зверь.
Завтрак проходит в уютной атмосфере: Дима интересуется Мишиными успехами в хоккее, Маришка вдохновенно рассказывает о грядущем конкурсе рисунков, в котором она собирается принять участие, ну а я просто слушаю их всех с улыбкой на губах. Все-так семья – это самое ценное, что есть в нашей жизни!
Когда дети, насытившись, расходятся по своим комнатам, мы с Димой остаемся наедине. Несмотря на недосып, он находится в благоприятном расположении духа, поэтому я решаюсь на разговор.
– Родной, я вчера перебирала твои вещи на стирку и обнаружила на одной из рубашек странное пятно, – начинаю я, складывая тарелки в посудомойку. – Мне нужно знать, чем ты запачкался, чтобы понять, как это пятно выводить.
Договорив, осторожно скашиваю глаза на мужа. Он выглядит по-прежнему расслабленным. Неспешно попивает чай.
– На какой рубашке? – спрашивает, зевая.
– На белой. Сейчас покажу.
Приношу рубашку и демонстрирую алый след мужу.
– Хм, – Дима задумчиво чешет подбородок. – Даже не знаю, что это такое… Краска какая-то, что ли? – присматривается. – Или помада?
Его поведение кажется очень естественным. Да и сам факт того, что он первый упомянул версию с помадой, говорит о том, что ему нечего скрывать.
– Похоже на то, – отзываюсь я, внимательно наблюдая за мимикой мужа.
– Странно… Откуда бы ей тут взяться? – переводит недоуменный взгляд меня. – А! Я, походу, понял, – его лицо проясняется. – На прошлой неделе в лифте была ужасная давка. К нам же в отдел стажеров заслали, слышала? Вот они и повалили всей гурьбой. Помню, я еще возмутился. Сказал, что им следовало дождаться следующего лифта… Видимо, в этой тесноте меня кто-то и запачкал.
