Безжалостные обещания (ЛП) - Джеймс М. Р.

— Лео, вытащи у нее кляп.

Мужчина, который подходит ко мне, высокий и худощавый, по-молодому красивый, и мне интересно, что есть в Росси такого, что заставляет его соглашаться на это. Не похоже, чтобы ему это особенно нравилось, когда он расстегивает ремень, удерживающий кляп у меня во рту, старательно отводя взгляд от моего полуобнаженного тела. Я беру его на заметку, если кто-то и сломается в какой-то момент и поможет мне выпутаться из этого, то это будет он. Но на самом деле он не похож на героя. Если бы это было так, его бы здесь вообще не было. По правде говоря, я не думаю, что будет какое-то драматическое спасение. Я думаю, что я по-настоящему в беде.

В ту секунду, когда мокрая масса ткани вынимается у меня изо рта, я делаю прямо противоположное тому, на что согласилась. У меня пересохло во рту, но я делаю самый глубокий вдох, на какой только способна. Собрав все силы, которые у меня есть, я кричу так громко, что, если поблизости кто-то есть, я не знаю, как они могут меня не услышать.

— Помогите! Помогите мне, пожалуйста, пожалуйста, помогите мне! Помогите, помогите, он…

Удар приходит из ниоткуда, качая мою голову в сторону, когда боль разливается по щеке и по всей голове, моя челюсть сжимается и прикусывает язык. Я чувствую вкус крови, на глаза наворачиваются слезы, но у меня нет шанса прийти в себя, прежде чем тот же удар обрушивается на противоположную сторону моего лица, заставляя мою голову откинуться в другую сторону.

Я чувствую, как по моей губе стекает кровь. Меня никогда раньше не били, и боль поразительная. Я не могу говорить. Такое чувство, что я не могу дышать, от шока из меня выбило воздух, и моя голова склоняется к Росси, мои глаза немного расфокусированы, когда я смотрю на него.

— Лука упоминал, что ты маленькая лгунья, — небрежно говорит Росси. — Я подумал, что он, возможно, преувеличивал ну, знаешь, супружеские ссоры и все такое. Но ты действительно лживая маленькая сучка, не так ли? — Он бросает взгляд на Рикардо. — Тебе не нравятся женщины, которые лгут, не так ли?

— Нет. С тех пор, как моя старушка бросила меня и засунула член моего брата себе в задницу. — Рикардо проводит пальцем по лезвию своего ножа, его глаза сверкают, глядя на меня. — Мне нравится разделывать лживых пёзд. Меня действительно заводит, когда я слышу, как они молят о пощаде.

Его тон непринужденный, как будто они с Росси обсуждают погоду или где бы им пообедать. Я чувствую, что вот-вот расплачусь, и изо всех сил стараюсь сдержаться. Если мне суждено умереть, то последнее, чего я хочу, это умереть, плача, как ребенок, умоляя их остановиться. Что бы они со мной ни сделали, я сделаю все возможное, чтобы вынести это и умереть, проклиная их, а не умоляя.

Прости, думаю я про себя, когда Рикардо улыбается мне, а Росси откидывается на спинку стула, явно готовясь задавать мне дальнейшие вопросы. Мне жаль, малыш. Мне жаль, что я не смогла защитить тебя.

Я пыталась.

Я действительно пыталась.

ЛУКА

Я все еще нахожусь в своем офисе, когда раздается сигнал тревоги, сообщающий мне, что Софии больше нет в квартире. Тот дорогой бриллиантовый браслет, который я подарил ей, был потому, что я хотел сделать для нее что-то приятное. В момент, который, как я полагаю, был проявлением слабости, мне захотелось подарить ей что-нибудь красивое. Но это был и практичный подарок.

В одну из маргариток встроен трекер, подключенный к моему телефону, чтобы предупредить меня, если она покинет пентхаус. Проблема в том, что я просто так получилось, что отошел от своего телефона в тот момент, когда он зазвонил. К тому времени, когда я возвращаюсь к своему столу и вижу предупреждение на экране, маленькая точка на карте, обозначающая Софию, находится в соборе Святого Патрика.

— Блядь! — Я выкрикиваю это слово в пустую комнату, хватаю свой телефон и направляюсь прямиком к двери, отправляя сообщение своему водителю, чтобы он встретил меня у обочины, пока я спешу к лифту. Если его там не будет к тому времени, когда я выйду на улицу, я возьму такси, а я никогда в жизни не брал такси.

Но я не собираюсь терять ни секунды, добираясь до Софии.

Какого хрена она покинула пентхаус? Я внутренне бушую, моя кровь закипает все сильнее с каждым моим шагом. Почему она, блядь, не может просто следовать инструкциям хоть раз в своей гребаной жизни? Я до смерти устал от попыток сохранить ей жизнь, от того, что она борется со мной на каждом шагу, сводя меня с ума своими аргументами и бунтарством, и от этого гребаного тела, от одной мысли о котором у меня встает.

Я не могу придумать ни одной причины, по которой она могла бы пойти в собор, но я уверен, что у нее есть одна, глупая, конечно, но причина. И мне чертовски не хочется об этом думать, мрачно думаю я. Если мне нужно угадать, я бы сказал, что она сбежала из-за того, что я сделал прошлой ночью, из-за того, как я трахнул ее, все еще в крови на моей рубашке, и использовал ее как любовницу, на самом деле даже не так. Шлюху, как шлюху. Я никогда не платил за секс, но, полагаю, примерно так все и происходит. Я трахал ее так, словно она ничего для меня не значит, и это должно было достичь одной цели, заставить ее поверить, что она ничего не значит, чтобы она была достаточно напугана, чтобы слушать меня и выполнять приказы. Но, очевидно, это имело неприятные последствия и сделало ее достаточно безрассудной, чтобы вместо этого сбежать. Что, черт возьми, мне с ней делать? Я хочу ударить кого-нибудь, не ее, конечно, я бы никогда не поднял на нее руку каким-либо иным способом, кроме сексуального, но, может быть, кого-нибудь из охранников, кто был слишком занят, подливая себе кофе или дроча свой член, чтобы заметить, что моя гребаная жена убегает. Я собираюсь уволить их всех до единого, сердито думаю я, когда в поле зрения появляется церковь. А еще лучше, я точно выясню, кто был на дежурстве, когда София спускалась в ебучем лифте. Я позабочусь о том, чтобы он больше никогда ничего не увидел, поскольку ясно, что его глаза ему ни к чему.

Когда я выхожу из машины, дождь все еще идет, скатываясь по жестким простыням, которые оставили лужи у обочины, забрызгивая мои лодыжки, пропитывая подол брюк. Я едва замечаю, как поднимаюсь по ступенькам к дверям церкви. Мой пульс учащается в предчувствии опасности, когда я вижу, что дверь приоткрыта, а тусклый свет изнутри льется на ступеньки. Моя рука автоматически тянется к пистолету за спиной, держа его перед собой, когда я вхожу в неф и медленно иду по главному проходу.

Сначала мне кажется, что там пусто, но потом я вижу сгорбленную фигуру в передней части скамей. Кровь на полу, гротескно забрызгавшая белый пол и окрасившая край дорожки для прохода в грязно-коричневый цвет.

— Отец Донахью? — Я выкрикиваю его имя, осторожно спускаясь вниз, мой пистолет все еще наготове, и я оглядываюсь в поисках кого-нибудь еще, кто, возможно, все еще задержался. — Что здесь произошло?

Священник медленно поворачивается, и я вижу глубокую рану у него на затылке, из которой все еще сочится кровь. На лбу и переносице у него багровый кровоподтек, который медленно расползается. К завтрашнему дню у него будет по крайней мере один синяк под глазом.

— Кто-то проник в церковь, — тихо говорит отец Донахью, и я слышу стыд в его голосе. Он медленно встает, делая осторожные шаги в мою сторону.

— Не нужно вставать отец. У тебя такой вид, будто ты можешь упасть в любую секунду. Кто проник в церковь?

— Я не знаю, — признается священник. — Я не видел и не слышал их, пока они не ударили меня. Удар по затылку, как ты можешь видеть. — Его пальцы осторожно прикасаются к затылку, не осмеливаясь подняться выше, к ране.

— Тебе нужно поехать в больницу. — Я прищуриваюсь, глядя на него. — Я знаю, что София была здесь. Так скажи мне правду, отец. Где она?

— Я не знаю, — говорит отец Донахью, быстро заговаривая, когда видит выражение моего лица. — Это правда, Лука, клянусь Пресвятой Богородицей. Когда я очнулся, Софии уже не было. Кто бы ни вломился, они, должно быть, забрали ее. — Он внимательно смотрит на меня. — Как ты думаешь, это Братва?