Даниэла Стил - До конца времен
Режиссер дефиле сделал Дженни знак, и она кивнула.
– Ну, с богом… Поехали! – скомандовала она, и первая, самая красивая манекенщица, отодвинув плечом черный бархатный занавес, ступила на обшитый блестящей листовой медью подиум, который тянулся через весь зал. На таком покрытии было легко поскользнуться, и Дженни шепотом напоминала девушкам о необходимости соблюдать осторожность: падения время от времени случались и порой заканчивались переломом лодыжки. Главная проблема, однако, состояла не в скользком покрытии и не в том, что большинство манекенщиц выходили на подиум в туфлях на каблуках в шесть или даже семь дюймов, а в том, что сами туфли, столь красивые и элегантные на снимках и на телеэкранах, были безразмерными технологическими прототипами – «болванками», на сленге модельеров. На ноге они сидели не слишком надежно, поэтому девушки проявляли чудеса профессионализма, чтобы их походка выглядела изящной и непринужденной. Особую опасность таила остановка в конце подиума – в этой точке манекенщице следовало на мгновение замереть, скрестив ноги, а затем повернуться через плечо, чтобы двигаться в обратном направлении. Бывало, девушки даже падали в публику, но показ не останавливался – как и в шоу-бизнесе, в мире моды действовал жестокий закон: представление должно продолжаться во что бы то ни стало.
– Пошла!.. Пошла!.. – командовала Дженни каждой выходящей на подиум манекенщице после того, как окидывала ее последним внимательным взглядом и что-то поправляла, одергивала, перекладывала небрежно уложенную пройму или отворот. Между тем после первого прохода девушки возвращались в гримерную, где ассистенты помогали им спешно сбросить одно платье и надеть другое. Дэвид Филдстон наблюдал за этим процессом из угла гримерной и, судя по его напряженной фигуре, сильно волновался. Впрочем, взрывы аплодисментов в зале свидетельствовали, что показ идет хорошо и что новые предложения кутюрье производят весьма благоприятное впечатление. Филдстон действительно создал очень красивую осеннюю коллекцию, в которую Дженни удалось внести свой вклад. Например, еще на первом этапе работы она забраковала несколько образцов, показавшихся ей бесперспективными, хотя самому Дэвиду они представлялись весьма многообещающими, чуть ли не гвоздем грядущего сезона. Со своей стороны, Дженни сделала ряд предложений, которые Филдстон поначалу принял в штыки, однако в итоге признал свою неправоту. Так бывало достаточно часто – при всем своем таланте Дэвид не умел воспринять кое-какие ее оригинальные, дерзкие, подчас экстравагантные идеи, что называется, «с лёта». К счастью, ему хватало терпения и такта, а также мудрости, чтобы как следует поразмыслить над ними, а не отметать с порога, к тому же он платил Дженни именно за то, что она находила для него новые, нетривиальные ходы. А в девяноста девяти случаях из ста идеи Дженни работали, и работали прекрасно, так что Филдстону было не на что жаловаться. Казалось, само небо послало ему консультанта с практически безупречным художественным вкусом и чутьем.
Но вот шоу закончилось, и все манекенщицы снова вышли на подиум, чтобы поклониться зрителям. Вызвали и Дэвида Филдстона, как в театрах после удачной премьеры просят автора. По пути на сцену – под руку с роскошной моделью в изумрудном вечернем платье – он успел торопливо чмокнуть Дженни в щеку и прошептать слова благодарности. Успех и в самом деле был оглушительным (если судить по аплодисментам), и Дженни почувствовала, как ее охватывает радость и ликование. С новой коллекцией Дэвида Филдстона она снова добилась триумфа. Больше того, всего за два коротких года ей удалось превратить кутюрье, карьера которого шла на спад, в звезду первой величины. Такое не каждому по плечу, и у Дженни имелись все основания испытывать удовлетворение. Она и в самом деле гордилась, но только не собой, а сделанной работой, которая приносила людям радость и делала мир чуточку красивее.
Надо сказать, Дэвид и сам отлично понимал, чем обязан Дженни Арден, – понимал и был ей за это бесконечно благодарен. Он щедро ей платил, ни секунды не сомневаясь, что без нее давно бы разорился и канул в безвестность. Сделал бы для нее и больше, но не знал, что именно ей нужно.
А Дженни было нужно очень мало. Нет, она не имела ничего против гонораров, но радовала ее прежде всего возможность заниматься любимой работой, о которой она мечтала с детства. Делать моду живой, нужной кому-то – что может быть прекраснее? И если Дэвид и его коллеги по цеху создавали модели платьев и костюмов, то Дженни творила саму моду, превращая дизайнерские образцы в удобные, запоминающиеся, красивые вещи – мечту каждой женщины.
Это был интереснейший и по-настоящему творческий процесс, и Дженни с увлечением отдавалась работе, не пропуская ни одного дня. Ничего лучше она не могла бы и придумать. Именно об этом она размышляла, когда, наскоро попрощавшись с моделями и ассистентами, сгребала в сумочку пакетики с английскими булавками и мотки двусторонней клейкой ленты и стремительно неслась к служебному выходу из отеля. Дженни спешила на новый показ, который должен был начаться всего через пару часов в арендованном театральном зале в деловой части города. Нью-йоркская Неделя моды оказалась довольно напряженной, ибо Дэвид Филдстон был не единственным клиентом Дженни, однако она только радовалась своей востребованности. Вчера у нее тоже был показ, который прошел исключительно успешно, да и завтра готовилась демонстрация еще двух коллекций. Модельеры арендовали для своих шоу рестораны, театры, концертные залы, а иногда даже пентхаусы, каждый спешил продемонстрировать агентам торговых фирм все, что он приготовил к следующему сезону, и Дженни изо всех сил старалась успеть всюду, где ее ждали. Вот и сейчас она торопилась к молодому дизайнеру Пабло Чарльзу, с которым работала сравнительно недавно. Пабло был небогат, но очень талантлив, и Дженни снабдила бы его советами даже бесплатно. Она не могла обмануть его ожидания, а он равным образом с замиранием сердца ждал своего «доброго гения», без которого вряд ли сумел бы добиться успеха в условиях жесткой конкуренции, свойственной миру высокой моды.
Когда Дженни уже пересекала вестибюль отеля «Пьер», сзади ее нагнал привлекательный молодой мужчина. Он легко выхватил из ее руки тяжелую сумочку и дружески улыбнулся, когда Дженни обернулась. Это был ее муж Билл, который специально приехал посмотреть показ. Он старался не пропускать ни одного дефиле, которое готовила Дженни, и ужасно гордился ее работой.
– Что там у тебя, камни? Или гнилые помидоры, чтобы бросать в журналистов? – пошутил Билл, выходя на улицу вслед за женой. Он был высоким, светловолосым, с тонкими, почти аристократическими чертами лица и такими же, как у Дженни, голубыми глазами. Полюбил он ее с первого взгляда – с самой первой встречи, и с тех пор его чувство стало только сильнее. Билл всегда утверждал, что их знакомство было предопределено свыше, и Дженни теперь казалось, что он прав, хотя поначалу она об этом просто не задумывалась. Как бы то ни было, они прекрасно подходили друг другу, несмотря на несхожесть характеров.
