Большой вальс - Людмила Григорьевна Бояджиева
— Да, я звонила, Лукка, хотела попросить, чтобы ты включил Антонию в список приглашенных манекенщиц».
— Вот это настоящий деловой разговор. Не зря же я лично прочищал трубы в твоем камине. Сообщи точно о приезде, мне так давно не приходилось встречать красивых женщин… — легкая грусть в голосе графа явно предлагала Алисе вспомнить их давнее прошлое, с жадными объятьями у трапа самолета, веселившими стюардесс.
— А как же твоя жена? Разве ты посылаешь за ней на вокзал шофера?
— Лаура — до крайности эмансипированная женщина. Достаточно того, что она вообще терпит брачные узы. — Со смесью обиды и восхищения доложил граф. Я никогда не знаю, когда и откуда она нагрянет со своими журналистскими блокнотами. Ее так и тянет в самое пекло, а «горячие точки» на нашей планете, похоже, не собираются остывать.
Алиса избежала церемонии встречи, прибыв в Парму с Викторией и Шнайдером инкогнито и поселившись в заранее примеченном отеле «Миранда». Уже из своего номера, устроив девушку в отведенных ей покоях, она позвонила в замок Бенцони.
— Мы прибыли. Прости, я стараюсь пока оберегать Антонию от перегрузок. Она ещё не готова к светскому общению. Не обижайся. Поверь, мне лучше знать, как следует поступать в этой ситуации.
Принятое решение о приезде в Парму казалось сейчас Алисе опрометчивым. Ей не давало покоя выражение глаз Виктории в тот момент, когда Алиса объявила ей о предстоящей поездке. Страх, растерянность, а потом эта решительность человека, скрутившего свою волю — решительность камикадзе. Она даже кулачки сжала и просила сорвавшимся голосом: «Это действительно очень важно для Антонии?» Ну просто альпинистка, подхватывающая на краю бездны трос поскользнувшегося партнера.
— Так будет лучше для нас всех. Только тебе придется постараться, девочка, — заверила Алиса чересчур спокойно, поскольку не умела увлеченно лгать. Принятие решений в ответственных ситуациях вообще давалось ей с трудом. Любая крайняя мера казалась сомнительной не стоящей усилий и риска, если речь шла не о единственной незыблемой ценности — человеческой жизни. В своей лечебной практике Алиса была способна на самые рискованные поступки. Она боролась до конца, сколь бы тщетными и нелепыми не выглядели со стороны её поступки. Но все, что поставлено на карту теперь, — карьера, деньги, престиж, — это лишь фикция, пустой звук, не вдохновлявший на дерзания. Конечно, когда речь идет о себе самой. Но мишура славы и наркотический дурман популярности не такие уж пустяки, если являются смыслом жизни любимой дочери. Алиса будет бороться и сумеет отстоять будущее Антонии.
Первый шаг сделан, останавливаться нельзя. Им с трудом удалось обойти свору дежуривших в аэропорту журналистов, встречавших прибывающих на аукцион знаменитостей. Газеты уже оповестили о том, что в старинном пармском дворце, ставшем местом паломничества для коллекционеров всего мира, произойдет помимо прочего, долгожданная встреча с вернувшейся на звездный небосклон великолепной А. Б., прибывшей с менеджером и матерью. Алиса внимательно оглядела себя в огромном зеркале, обрамленном двумя саксонскими вазами с гигантскими букетами свежих роз кораллового оттенка своеобразного фирменного знака «Миранды». Едва ли сознательно, она выбрала одежду в тон обстановки — бледно-розовый хлопок крупного, почти домотканого переплетения, превращенный в строгий английский костюм, единственным украшением которого служат три крупные, сложной выделки золотые пуговицы. Легкая асимметрия лица, оставшаяся как память о давней трагедии и вдохновенной борьбе с ней Йохима, почти незаметна, уравновешенная косым пробором и хитростями тональной пудры. Неплохо. Пожалуй, слишком напряженно сжаты подкрашенные бледной помадой губы и глаза — встревоженные глаза воришки или нашкодившей гимназистки. «Нет уж, дудки. Меня голыми руками не возьмешь». — Алиса с вызовом улыбнулась своему отражению, но все же положила в сумочку очки с дымчато-розовыми стеклами, за которыми могла прятать свою растерянность.
Номер Виктории располагался рядом.
— Открой, детка, это я! Надеюсь, ты уже готова? — Алиса с укоризной глянула на девушку, видимо, только что покинувшей ванну, и кутающуюся в большое полотенце. «Опять дрожишь? Ну просто несчастный затравленный зверек, загнанный в ловушку!» — Алиса оглядела великолепную гостиную. Сквозь стеклянные двери спальной виднелась огромная кровать, заваленная вещами.
— Я только что распаковала свой чемодан и никак не могла решить, что одеть, — Виктория поймала многозначительный взгляд Алисы и добавила, мама. Одобрительно кивнув, Алиса направилась в спальню.
— Детка, мы сейчас прост легко пообедаем в здешнем ресторане. Можно не слишком стараться. Для юной леди, путешествующей инкогнито, пожалуй, подойдут вот эти брючки и блузка. — Алиса вытащила из кучи одежды, которую старательно закупила накануне, белые брюки и трикотажную блузу с нежным цветочным рисунком. — Туфли на низком каблуке и маленькая сумочка. Волосы лучше убрать, тут ещё достаточно жарко. Можно небрежно прихватить шарфиком — смотри, какой чудный шифон! А темные очки все же пригодятся — до вечера будем играть в прятки. Ну, а уж к девяти часам ты должна предстать во всем великолепии, Тони!
Прижимая к груди длинный шарф цвета шафрана, Виктория замерла, охваченная непередаваемым чувством двойственности — действительность дробилась, повторялась как в осколках разбитого зеркала, так что невозможно было разобрать, где твердая дорожка реальности, а где затягивающая топь воспоминаний. На какие-то доли секунды она увидела себя перед распахнутой зеркальной дверцей тройного шифоньера, с босыми ступнями на вытоптанном синтетическом паласе и выражением растерянности в беспомощно-хлопающих глазах. Как ненавидела она долговязого «гадкого утенка», тщетно перемерившего пестрые Катины платьица, да и саму хорошенькую Катю, заботливо снаряжающую «падчерицу» к выходу. Что за досадная необходимость произносить трудное слово «мама». Мама-Катя… Где, когда, и с кем это было?
Виктория задумчиво натягивала выбранные Алисой вещи перед тройным овалом огромного трюмо, заключавшего в свою бронзовую раму кондитерски-нежную, атласом и шелком декорированную комнату, цветущий пейзаж парка за балюстрадой террасы, охапки роз в многочисленных вазах и стройную женщину, словно повторенную из временной дали своего пятидесятилетия, другой, стоящей рядом — юной и прекрасной.
— Тони, я уверена, ты отлично помнишь все, о чем накануне толковали мы с Артуром. Ведь, право, это совсем не сложно — просто игра, театр, если хочешь — цирк. Словом, обычная жизнь, но слегка придуманная, подправленная, что ли.
— Конечно помню, мама. Мне уже в пятнадцать лет была знакома «система Станиславского», учащая естественно чувствовать себя в «предлагаемых обстоятельствах». Мы ставили «сцену у фонтана» из «Бориса Годунова» Пушкина. И я воображала себя польской авантюристкой, пробивающейся к русскому престолу… Это было куда проще, чем перевоплотиться в «фею модных подиумов», «восхитительную принцессу рекламного королевства», — с
