Люби меня - Елена Тодорова
Наверное, стоило бы просто уйти. Тем более что служебный транспорт отчалил пару минут назад, и мне теперь добираться домой пешком.
– Хорошая шутка… – выговариваю с намеком на осуждение.
Какого черта он добивается? Не понимаю.
Окончательно теряюсь, когда Саша шагает ближе. Мне приходится задрать голову, чтобы не потерять зрительный контакт, но ухмылку, которая, как мне кажется, на какой-то миг растягивает его губы, зафиксировать я не успеваю.
Он так необычно пахнет… Я могла бы сказать, что не так, как я. Но этот запах и нельзя назвать просто мужским. Потому как Антон, например, ничего подобного в себе не несет. Никто не несет. Только Саша. Он… Возбуждает у меня зверский голод.
Со мной творится что-то очень и очень странное. Не похожее на ту романтику, что я читала в книгах.
Боже, наверное, пора перестать сравнивать.
Потому что мечтала я о чем-то подобном на любовную любовь, а получила сходу обжигающую страсть. Сама не понимаю, как определяю свои чувства. Очевидно, пробудившиеся внутри меня желания чересчур сильные. И слишком пугающие.
– Мне пора, – быстро бросаю.
Сама поверить в подобное не могу, но я ухожу.
Сердце продолжает колотиться, угрожая убить, если не вернусь. Но когда я представляю, что будет, если вернусь… Еще тревожнее себя ощущаю.
– Подожди, – горячие пальцы прожигают ткань рубашки в районе локтя. – Из-за меня ты опоздала на автобус. Давай отвезу домой.
Убирает руку, когда замечает, как возмущенно я на нее смотрю.
– Извини. На секунду забыл, какая ты.
– Какая? – не могу не спросить.
Смотрю на него и вновь почву под ногами теряю.
Георгиев же, сунув руки в брюки, отступает назад, чтобы прочесать меня с головы до ног очередным взглядом, градус которого в этот раз становится не только полной неожиданностью, но и какой-то пристыжающей тайной.
– Из Богдановых же, – толкает, пожимая плечами. Во взгляде не только снисхождение, но и провокация. Суть последней мне неясна. Пока я пытаюсь совладать с эмоциями, Георгиев тем же пренебрежительным тоном добавляет: – Знаю, что в вашей общине неприемлем любой физический контакт. То, что я сказал насчет твоей одежды и того, что якобы удивлен – полная хрень. Не знаю, зачем… – задерживает на мне какой-то растерянный взгляд. Мгновение, и его сменяет недовольство. Я отчего-то вздрагиваю, пока он хмурится и сжимает челюсти. – Не знаю, зачем все это делаю.
Я тоже не знаю.
Ничего не понимаю. Полностью дезориентирована. И крайне сильно расстроена тем, как веду себя с ним.
Когда атакует новый приступ удушья, как самый верный признак несвойственной мне паники, за неимением других решений начинаю тарахтеть.
– Я больше не принадлежу к общине. Мы с Лизой ушли от родителей в феврале. Живем на Зеленой. В том же подъезде, что и ректор Курочкин. Он нам очень помог.
Кислород заканчивается. Голос глохнет.
А потом…
Случается поистине ужасная вещь: из моих глаз ни с того ни с сего брызгают слезы, а из горла вырывается сдавленное всхлипывание.
– Черт…
Мне стыдно до ужаса, но даже это чувство не способно заставить меня успокоиться, а лишь усугубляет мое состояние.
– Не говори об этом никому!
Не думаю, что ошарашенный моей истерикой Георгиев понимает, какую именно информацию я пытаюсь скрыть: ту, что сама выдала, или свою истерику. Я и сама не понимаю.
И вдруг… Он меня обнимает.
3
Она – мое наваждение.
© Александр Георгиев
– С-спасибо… – шепчет, не прекращая трястись.
Эта дрожь такая же странная, как и все остальное в этой девчонке. Пока держу ее в руках, она проникает внутрь меня. Токовыми разрядами проходит сквозь кожу и рубит мышцы. Клетки воспаляются, и мне становится адово горячо.
Что еще за хрень?
Зачем я вообще ее обнимаю? Откуда этот чертов порыв?
Я же не Чара. В моей генетической программе не прописана помощь всякой голи. Я достаточно цинично отношусь к историям, которые этот бедняк выдает. Не трогает меня, даже если в них проскальзывает правда. Дело не в природной жестокости, как некоторые считают. Я не ублюдок. Но и не идиот, чтобы меня разводили, как лоха. Вот и все.
Но… У этих Богдановых, очевидно, есть какой-то общий таборный набор фишек, которые работают на всех. Безотказно. Вот я вообще не понял, какого хрена Соня расплакалась, а зачем-то ее обнял.
Вашу мать…
Сердце срывается и ускоряется неожиданно. Я словно тревогу ловлю. Безотчетную. Не могу дать ей определение. Не осознаю, откуда она внутри меня выходит.
Головокружение, трудности с дыханием, сухость во рту, спазмы и жар в груди, бешеный пульс, онемение и дрожь в конечностях – все признаки аварийного нервного возбуждения.
Это у меня-то? Откуда? Я по жизни хладнокровен. Исключительно.
Чтобы отрубить источник, отстраняюсь. Убираю руки с тела Богдановой и отшагиваю на безопасное расстояние. Крайне медленно перевожу дыхание.
Она даже моргает с какими-то странными периодичностью и скоростью. Этому где-то обучают? Я подвисаю. Пока она не опускает веки полностью. И даже тогда… Мне в грудь будто гребаная ракета влетает. Я крепкий, корпус выдерживает. Только внутри все загорается.
Черты ее лица пробуждают неадекватный интерес. Абсолютно.
Я никогда никого не рассматривал так подробно, как разглядываю эту девчонку. Настолько, что когда она поднимает на секунду-две руку, чтобы утереть манжетом слезы, переживаю протест.
Хочется одернуть. Сказать, чтобы не мешала. Если ослушается, обездвижить силой.
Дикость.
Она против меня слишком мелкая. И чересчур хрупкая.
Не мой типаж. Не привлекают такие. Когда я кого-то трахаю, предпочитаю не беспокоиться о том, что могу ей что-то сломать. О сексе с Богдановой, безусловно, планов не строю. Блядство – это не про них. Вот только мысли всплывают сами собой и подрывают своей дурью мне крышу.
Разгоряченная кровь резко устремляется в пах. У меня встает. И встает не первый раз на нее. Трудно объяснить, но когда где-то вижу Соню, кроет похотью, как бурей. Да, блядь, даже ее имя для меня – синоним порно.
Но я умнее Чары. Понимаю, что это нечто нездоровое. И успешно игнорирую.
Игнорировал. Сегодня вдруг порвал все цепи. Какого-то дьявола наблюдал, пока она носилась с подносами. Думал о ней, когда пропадала из виду. И верх долбоебизма – потащился следом, едва все закончилось.
Если бы кто-то спросил вдруг: «Какого черта ты добиваешься?». Ответа бы я не нашел.
Кожа ее лица выглядит бархатной и теплой.
Сука, я
