Ты меня предал (СИ) - Шнайдер Анна
Забежала, даже не заметив, закрылась ли дверь, и склонилась над унитазом, извергая из себя весь выпитый чай.
Господи, какой кошмар… Шестьсот граммов! Двадцать четыре недели! Господи!
Меня трясло от страха так, что зубы стучали. Павел умудрился озвучить то, чего я боялась больше всего на свете. И зачем я вообще пошла на встречу с ним? Надо было дома сидеть и учиться вязать пинетки!
Я встала, покачиваясь, но потом всё же села на унитаз, закрыв ладонями лицо и глубоко дыша распахнутым ртом, пытаясь унять панику. Спокойнее, Дина, спокойнее… Совершенно не обязательно то же самое случится с твоим ребёнком, абсолютно не обязательно. Тысячи детей на этой планете рождаются недоношенными, не только дочка Павла. И ты про них знаешь, так отчего отреагировала настолько резко именно на его рассказ? Не он первый, не он последний. И кого-то из этих детей спасают, и процент выживаемости там на самом деле уже довольно высок, наука не стоит на месте.
Постепенно я успокаивалась, дыхание выравнивалось, сердце переставало колотиться. Я хорошо умела контролировать собственные чувства и уговаривать себя не переживать, мне пришлось этому научиться, иначе я бы попросту свихнулась. И сегодня навыки в очередной раз пригодились.
Я поднялась, покосилась на дверь — захлопнута, но не закрыта, щеколда свободно болтается. Повезло, что до сих пор никто не вошёл.
Видимо, мои мысли были слишком громкими, потому что мгновением спустя дверь осторожно приоткрылась, и в туалет шагнул обеспокоенный Павел.
— Ты совсем? — прохрипела я. Голос после недавнего опорожнения желудка звучал надсадно и горло саднило. — Выйди.
— Я волновался, — сказал бывший муж спокойно, разглядывая моё наверняка бледно-зелёное лицо. Я поморщилась и отвернулась от Павла, посмотрела в зеркало — да, трупы и то симпатичнее. Кожа не бледно-зелёная, а какая-то серая, на лбу мелкие бисеринки пота, сухие губы, лихорадочно блестящие глаза, на голубом вязаном свитере — следы рвоты. Павел меня и не такой видел за семь лет брака, но всё же показываться ему сейчас в подобном состоянии было неприятно. Ещё и потому что у него наверняка возникнут лишние вопросы, отвечать на которые мне не хотелось совсем. И врать в том числе. Я слишком суеверно отношусь к собственной беременности, чтобы убеждать даже посторонних людей — а Павел для меня был посторонним — будто её нет.
Повернула кран, наклонилась и попрыскала ледяной водой в лицо. Стало легче, хотя всё ещё тошнило. Выпрямилась, оглядела пострадавший свитер и потянулась за бумажными полотенцами.
— Подожди, давай я. — Павел развернул меня лицом к себе. В руках у него были невесть откуда взявшиеся влажные салфетки, подозрительно похожие на мои. Он проследил за моим взглядом и серьёзно кивнул, ничуть не смутившись. — Да, взял из твоей сумки. Знаю же, что ты всегда с собой носишь.
Краткая вспышка раздражения помешала решительно запротестовать, когда Павел начал одной рукой оттирать пятна с моего свитера влажной салфеткой, а другой натягивал ткань, взявшись за край одежды.
Дикость какая-то. Он в своём уме вообще? Ну мало ли, всё же смерть ребёнка…
Резко затошнило, и я задышала чаще, вновь покрывшись ледяным потом и ощущая, как по телу бегут противные и до ужаса колючие мурашки.
— Плохо? — Павел перестал чистить свитер, подхватил меня под руки и почти силой усадил на унитаз. — Сядь. Может, скорую вызвать?
— Не надо. — Я вздохнула. Тошнота постепенно унималась. — Лучше просто выйди и закрой дверь.
— Нет, Динь. — Павел сел рядом на корточки и заглянул мне в глаза, словно пытаясь что-то в них прочесть. — Я тебя не оставлю. А если ты в обморок упадёшь? Не нужно так рисковать. Ты же беременна, правильно я понимаю?
Я не могла ответить «нет», просто не могла. Плевать, пусть бывший муж узнает о моей беременности, это лучше, чем соврать, отрицая то, что являлось для меня божьим чудом.
— Да.
Он выдохнул, и я недоуменно моргнула, не понимая, действительно ли вижу то, что вижу, или мне кажется?
Лицо Павла на мгновение преобразилось, словно осветившись каким-то внутренним добрым светом. Его губ коснулась улыбка, мимолётная и тихая, как касание крыльев бабочки, глаза на секунду вспыхнули радостью. Он действительно будто бы был рад за меня. Искренне, по-настоящему, как если бы я до сих пор была ему не чужим человеком, а его родной Динь, его маленькой феей, его ангелом-хранителем. А он — моим.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Какой срок? — спросил Павел тихо, почти прошептал, и голос показался мне полным благоговения.
Нет, ерунда, не может быть такого. Это всё моя неуёмная фантазия. А может, и подсознательное желание того, чтобы бывший муж хотя бы желал мне счастья. В конце концов, я же ему желаю, почему бы и Павлу не ответить взаимностью?
— Я пока не знаю, сейчас же только третье января, негде делать УЗИ. Клиника, в которой я наблюдаюсь, открывается пятого числа, схожу и выясню.
Понятия не имею, почему я настолько многословно ответила, можно было просто сказать: «Не знаю», и всё. Но беременность — это, пожалуй, единственное, о чём я была способна сейчас разговаривать, потому что только она меня и волновала.
— Ты по-прежнему у Ирины Сергеевны? — назвал Павел имя моего врача, вместе с которой мы пытались зачать последние три года нашего брака, до этого я была перебежчиком, искала нормального гинеколога. Только у Ирины Сергеевны получилось справиться со всеми моими проблемами, но перед изменой и уходом мужа даже она оказалась бессильна. Поэтому…
— Нет, не у неё.
Это было не совсем правдой — Ирина Сергеевна Верховская по-прежнему наблюдала меня, но дистанционно. На приёмы же я ходила в клинику, где мне делали ЭКО. К врачу, которому передала меня Верховская, когда стало понятно, что естественным путём забеременеть не получится. И она же сделала всё, чтобы я получила возможность провести ЭКО бесплатно хотя бы частично.
Павел явно удивился. Ещё бы, он же знал, как я дорожила Ириной Сергеевной. Открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, но я его перебила.
— Пойдём. Мне уже лучше. Не стоит занимать туалет так долго, он может кому-нибудь понадобиться.
Павел кивнул и встал с корточек, подал мне руку. Я её проигнорировала, поднявшись сама, и проследовала к выходу.
Уже за дверью, медленно шагая к нашему столику, осознала, что допить чай не смогу. Не после того, как меня им полоскало. Лучше просто воды и домой поскорее, тем более, что наша встреча с Павлом как-то умудрилась выкатиться за рамки формальной, и мне это не нравилось.
— Принесите счёт, — попросила я официантку, садясь за стол. — И стакан воды, пожалуйста.
— Вам посчитать вместе или по отдельности? — поинтересовалась девочка, глядя на Павла с восхищением. Интересно, чем он успел её покорить? Тем, что стащил из моей сумки салфетки?
Ответить «по отдельности» я не успела.
— Вместе, — отрезал Павел, кинув на меня упрямый взгляд. Я не стала спорить, только лишние волнения для организма. Хочет он заплатить мои триста рублей за чай — пусть платит. Не обеднеет.
Пока ждали счёт, молчали. Я цедила воду мелкими глотками, Павел смотрел в окно, на улицу, занесённую снегом. Снегопад продолжался, и прохожие редели, предпочитая отсиживаться по кафешкам. И потом, когда Павел прикладывал к терминалу банковскую карточку и вкладывал в папку чаевые, мы тоже не разговаривали. Но как только официантка ушла, бывший муж неожиданно заявил:
— Я тебя отвезу.
Я вскинула брови.
— Что, прости? — переспросила с недоумением.
— Я тебя отвезу, — с нажимом повторил Павел. Опять на его лице появился тот упрямый взгляд, которым он окинул меня, попросив общий счёт. Я хорошо изучила такую его реакцию за годы брака — обычно она означала, что сопротивляться бесполезно. Но не в этом случае. Последние минуты я просто мечтала скорее отделаться от Павла, и желательно, сделать это до конца жизни, а он предлагает мне ещё с час по пробкам трястись до дома?
— Давай не будем перегибать. Мы встретились, поговорили, ты сказал всё, что планировал. Теперь расходимся, и желательно…