Я все еще тебя (не)люблю (СИ) - Ларс Рина

И так смотрит на меня… В глазах искреннее беспокойство. Почему-то сейчас он выглядит таким уязвимым, будто сам обжёгся и это ему больно.

Я уже не чувствую боли, только его дыхание, когда он дует на покрасневшую кожу. У меня бегут мурашки по телу. Не могу отвести от него взгляд, когда он касается моей руки губами и мягко целует. Меня будто током прошибает, я вскакиваю со стула, выдергивая руку из его захвата, и убегаю в ванную. Хочу побыть одна, хочу прийти в себя.

Несколько раз умываюсь и выхожу. В квартире слишком тихо. Когда захожу на кухню, понимаю, что мои догадки верны. Кирилла нет. На столе так и осталась чашка с его недопитым чаем и из нее все еще клубится пар. Она — словно немое напоминание о том, что он был здесь всего минуту назад.

Мне становится грустно. Это нерационально и глупо, но это так. Я так долго бегаю от своих чувств, и ведь у меня почти получилось. Если бы Игорь меня не бросил, я уверена, Кирилл бы не имел надо мной такой власти. Мое сердце не ускоряло бы бег рядом с ним, его запах не вызывал бы желания прикоснуться.

Я коснулась кончиками пальцев своих губ, вспоминая наш единственный поцелуй. Глаза защипало, и я отдернула руку. Вылив уже остывший чай, я отправилась в душ и спать. Как там говорила Скарлет О'Хара? Я подумаю об этом завтра? Вот и я подумаю об этом завтра.

4 глава

Кирилл

Из квартиры Ксю не уходил — убегал. Побоялся своей реакции и не был уверен в своей выдержке. Как-то она трещит по швам и держать руки при себе становится все сложнее.

Такси вызывать не стал, было тепло, и я решился пройтись, подумать.

Итак, что мы имеем? Что меня к ней тянет — это понятно. Я уже почти смирился. А ее от меня воротит. Почему? Раньше я ей нравился. Что теперь не так? Крутит своим хорошеньким носиком. Дразнит. Интерес к себе подогревает? Так не нужно, я уже готов. Ещё чуть-чуть и сгорю. Не понимаю.

О том, что я ей помог, если можно так сказать, она не в курсе. А то пришлось бы мне на своей шкуре испытать, чему она на своих боевых искусствах научилась. Одна надежда, что ни рука, ни тем более нога у неё на меня не поднимется.

Хочу эту девочку, прямо челюсть сводит.

Вывеска какого-то бара привлекла мое внимание. Я ведь сегодня и не пил за день рождения Пташки, всё караулил Бемби. Теперь она дома в безопасности, и главное — одна. Можно и мне расслабиться.

Бар встретил русским роком и приятной атмосферой. Присел за стойку и заказал пива. Завел разговор с барменшей. Симпатичной смуглой девчонкой, лет двадцати пяти. К пяти утра в баре остались только я и она.

Не смог позволить ей идти домой одной. Проводил девушку до дома. Она, кстати, сама на чай пригласила, не пришлось напрашиваться, как к некоторым. Чай мы пили в ее спальне. Сек…, ой, чай оказался неплохим. Можно будет ещё разок попить. Но не больше.

— Позвонишь? — спросила барменша, пока я обувался.

— Конечно, — улыбнулся самой очаровательной своей улыбкой, и, поцеловав на прощание, отправился домой.

Впереди рабочая неделя, а отец все больше грузит меня работой. Если ему удастся выдать Наташу за Матвея, работы будет ещё больше. Я вообще удивляюсь, как его хватает на его жуткую Камиллу.

На нас с мамой у него времени не было. Хотя нам был нужен он сам, его любовь и внимание, а не количество денег. У Камиллы совсем другие предпочтения. Она красивая, спору нет, и молодая, из чего возникает вопрос: что ее держит рядом с отцом, который потерял свою привлекательность, и все что его интересует — это бабло? Или именно это их и держит вместе? Любовь к деньгам?

Отмахнулся от этих мыслей. Возвращаться в дом отца не очень хотелось, но пока там Пташка, вариантов у меня нет. Не могу оставить ее одну в том доме. Я чувствую свою ответственность за неё. Она совсем мелкая была, когда папаша стал гулять, а мама всеми силами пыталась спасти молодость и стала забывать про неё. Мне было уже тринадцать, и по мне это так сильно не ударило. Да и отношение отца ко мне, как продолжателю его дела, было совсем другим. Пташке досталось больше, а она ведь девочка, а девочкам априори внимания и любви надо больше.

А потом случилось то, чего я так долго ждал. Отец объявил Наташе о том, что у нее есть жених. Конечно, новость была принята в штыки, чего ещё можно было ожидать.

Сам я об этом узнал раньше, полгода назад, наверное. Возражал, защищал сестру как мог, но кто бы меня слушал. Веса я ещё не имею. И раз не удалось договориться с отцом, то я поехал к Матвею на разборки. Оказалось, что это он Наташу себе в невесты выбрал. Говорит, любит ее, просил ей об этом не говорить. Мол, хочет ее добиться без чужой помощи. И если честно, считаю его реально хорошим кандидатом в мужья для Наташки. Наверное, будь на его месте кто-то другой, я бы помешал отцу с этой затеей. В итоге мы с Матвеем неплохо сдружились.

Сегодня, после встречи с Матвеем, мы ужинали дома и Пташка как могла сопротивлялась отцу. Сколько раз ей говорил, помолчи и сделай по-своему. Зачем тратить нервы на пререкания. Нет, она не могла молчать. Но больше всего взбесило, что отец ее ударил. Такого он никогда себе не позволял. Защитить сестру я мог только будучи послушным сыном, и мне пришлось высидеть до конца ужина.

А после ужина зашёл на кухню к Тамаре Петровне, она собрала в бумажный пакетик пирожки, и я отправился к Пташке. Не сразу, но она впустила к себе. Попросил рассказать, что произошло. В общих чертах я и так уже всё узнал. Но ни отец, ни Матвей подробностями делиться не стали.

Наташа тоже, как мне показалось, рассказала только часть истории. За что отец ее ударил, я так и не понял.

— И что, совсем не понравился? — уточнил я.

— Да что там должно понравится? Он старый, мелкий, перекаченный… — она так и не подобрала слово. — У нас с ним даже общих тем не найдется. У нас вообще ничего общего с ним быть не может.

— Ему же тридцати нет, почему старый? — встал на защиту друга. Наташка тут же прищурила глаза.

— А ты откуда знаешь?

— Пташка, успокойся. Я справки навёл, — выкручиваюсь я.

— И что узнал?

— Плохого — ничего, — пожимаю плечами. — Вроде, хороший парень, — ну а что я мог ещё сказать?

— Ну и выходи за него, — шипит она. — Я думала, ты на моей стороне. А ты Брут. Иди отсюда.

— Ну, что ты как ребенок? Ты человека не знаешь совсем, а уже готова в грязь втоптать. Так нельзя.

Пытаюсь достучаться до неё, она возражает, и я согласен с каждым ее словом, но все же не упускаю возможность заступиться за Матвея.

— Убирайся, — Пташка злится и указывает мне на дверь.

В этот момент ее рукав оголяет участок запястья и я не могу отвести взгляд от ее руки. Она это замечает и опять прячет ее под одеяло.

— Что, — голос подводит, прочистил горло, переспрашиваю. — Что это, бл**ь, такое?

Пташка отворачивается, говорить не желает. Пересаживаюсь поближе и силой добираюсь до ее руки. Поднимаю рукав, а там начинающее синеть запястье, а выше вся рука в мелких засосах. Сглатываю поднимающуюся злость, поднимаю глаза на сестру. Она отвернулась, тем самым открыв шею, отодвигаю воротник халата и мне становится противно. Нет, не смотреть на Пташку, а что кто-то посмел это сделать. А я не смог ее защитить.

— Кто? — получилось хрипло. Молчит. — Наташа, кто? — следы несвежие, кроме того, что на запястье. Беру ее за подбородок и поворачиваю к себе. По её щекам начинают бежать слёзы, а щека, по которой ударил отец, все ещё красная. — Пташка, — прошептал я и притянул к себе.

Она с такой радостью прильнула ко мне, словно только и ждала, когда же кто-нибудь её обнимет. Я ж говорю — девочка. Она плакала, негромко, но долго, а я обнимал и гладил по голове, как в детстве, когда она сбивала коленки. Когда она успокоилась, спросил:

— Расскажешь?

Но она отделалась дежурными фразами. Успокоила, что это не изнасилование, мне даже дышать стало легче. Хотя желание оторвать голову тому, кто это сделал, не пропало.

— Наташа, могу я дать тебе совет?

— Я знаю, что ты скажешь. Поэтому — нет, — только вздыхаю, давить не хочу.