Наследница поневоле - Даша Литовская
— Дедуль, ты ничего не путаешь? — недоверчиво уточняю я.
Бабушка была самым близким мне человеком, и мысль, что она хранила какую-то тайну просто дикость. Мы делились с ней всеми секретами. В пять она гуляла со мной, рассказывая, как важно уважительно относиться ко всему, что тебя окружает. В девять уже привила мне стойкую любовь к книгам, именно благодаря ей в пятнадцать я была знакома со всеми шедеврами мировой классической литературы. Иногда я смотрела, как мой простой дедуля любя называл ее «старой», а она сдержанно улыбалась, не изменяя привычкам истиной леди, и думала — как они вообще сошлись? Две противоположности. Утонченная до кончиков пальцев бабушка и приземленный до кончиков волос дедуля.
— Полечка, я ей поклялся.
— В чем? — мой рот вытягивается буквой «о».
— Что не расскажу. Но не могу я молчать. Мы когда тебя из приюта забрали, нам сказали, что у тебя родственник есть. Дедушка.
Я оседаю на край кровати. Я знала, что дедуля с бабулей мне не родные. Им Бог своих детей не дал, и они решили удочерить сиротку. Да и не скрывали никогда, что не по крови я им родная, а по душе. В этом я никогда не сомневалась. Но, подрастая, начинала задавать вопросы, тогда-то мне и сообщили, что из родственников у меня никого нет на этой земле. Так что же это получается? Врали?
— Ты прости нас, старых. — запричитал дед. — Мы ведь как лучше для тебя хотели. Тот человек знать тебя не хотел. Своими руками ведь в дом малютки отнес. Отрекся. Что с тобой было бы, скажи мы, что единственный родственник от тебя отказался?
Я молчу и нервно кусаю губы. Ладно, предположим. Сейчас то меня это уже особо и не трогает. Ну отказался и отказался, мало ли каким он там был. Может и к лучшему. Дедуля с бабулей окутали меня такой любовью, которую не каждый ребенок от настоящих родственников видит.
Но, тогда зачем ему оставлять мне наследство?
— Ох, Поляна, виноваты мы перед тобой. — не унимается дедушка, и я спешу его успокоить.
— Все в порядке, я не обижена ни на тебя, ни на бабушку. Честно. — улыбаюсь и уже всерьез задумываюсь, а не стоит ли мне взять такси и примчать к дедуле, чтобы обнять его. — Я все еще вас очень сильно люблю. — от трогательности момента глаза немного защипало.
— Точно? — деда якобы усомнился и наигранно — строгим тоном переспросил.
— Точно. — смеюсь я. — Роднее вас у меня все равно никого нет.
Попрощавшись с ним на доброй ноте, я кладу трубку.
Задумчиво смотрю в стену, сжимая в руках визитку нотариуса. Томик женского романа с доном Карлом внутри так и лежит нетронутым сегодняшним вечером.
***
Старинные настенные часы, висящие над головой, отбивают пять вечера, и я нервно принимаюсь считать минутки до конца рабочего дня. И решение, казалось бы, уже принято, и встреча назначена, а я все метаюсь. Такова уж моя истинно — женская натура. Даже когда я звонила тощему, оповещая, что прибуду в его офис ровно в девятнадцать ноль-ноль, душу все еще грызли сомнения.
Может ну его, это наследство? Плюнуть да растереть. Долов то. Да и не верю я до конца, что оно действительно существует. Но, как говорится, за спрос денег не берут. Ну схожу, ну узнаю. Не устроит что-то, махну рукой на прощание и поминай как звали.
Запах книг меня всегда успокаивал, и я помчалась усиленно гулять между стеллажами, гоня прочь ненужные мысли. Открывая один томик за другим, разглядывая потрепанные корешки и заодно складывая под мышку те экземпляры, что требуют ремонта. Уныло посмотрела на исчирканные ручкой поля одной из недавно возвращенных книг. Пастик стереть тяжело, знаю, потому что занималась этим тысячу раз. Знайте, что так делать нельзя. Писать в книге, все равно, что рисовать у себя на лице. Бессовестно и уродливо.
Поглаживаю старинный роман по обложке, как бы успокаивая его, приговаривая, что обязательно приведу в порядок его бесценные странички.
Я люблю книги. От части благодаря бабушке, а отчасти благодаря тому, что буквы не требуют от тебя различать цвета. Разве это не волшебство? Когда скучные черно-белые слова могут нарисовать в твоей голове целый мир, пестрящий яркими красками, которого и подавно нет в реальности.
Нет, для кого-то они, может, и существуют прямо тут, перед глазами, эти пестрящие радостью краски, но спасибо тощему, который уже услужливо сообщил вам, что я имею врожденное отклонение. Это не тот дальтонизм в привычном его проявлении, о котором все наслышаны, а особая его разновидность под названием тританопия. В целом я путаю только синий оттенок с желтым, и все бы ничего, если бы радостные краски остальных цветов не становились при этом такими невзрачными и блеклыми. Весь мир для меня ежедневно предстает в серых унылых оттенках. Яркость существует только в моей голове, но не в реальности.
Заняв себя лечением книг до конца рабочего дня, я и не заметила, как пролетело время.
С трудом отрываясь от восстановленных страничек романа, я кидаю на них последний, удовлетворенный взгляд и кладу на свое законное место. Обратно на стеллаж с его соседями.
Быстро накинув на плечи тонкий летний плащ, спешу на остановку.
Офис тощего в самом центре города. А постройки в центре отличаются своей первобытностью, поскольку представляют историческую ценность. Не имей они таких прав, их давно бы снесли, возвысив над нашими головами сверкающие зеркальные небоскребы, кишащие важными людьми в пиджаках и галстуках.
С трудом найдя нужную дверь во дворе — колодце, вхожу. Нет, ну он точно аферист, внутренний то ремонт никто не запрещал, а тут обшарпанные стены с отвалившимися кусками краски и стойкий запах плесени. Надежнее застегиваю свою женскую сумочку, чтобы по дороге туда не забрался какой-нибудь незваный гость, в виде клопа, например.
— Оо, Полина Андреевна! — важно произнес тощий, завидев меня на пороге. Дверь в его офис такая низкая, что мне пришлось пригнуть голову, чтобы войти.
— Здравствуйте. — чинно приветствую я и без приглашения сажусь в старинное кресло возле рабочего стола. Так я намерена показать свою решительную уверенность. Пусть знает, что со мной шутки плохи и его аферы тут не пройдут. Вчера вечером я
