Обречён любить тебя - Яна Мелевич
— Почему я?! — возмутился Татошка. — У тебя трое детей, а не я один!
— Да, — закивал Паша, горестно вздохнув. — Но твоя сестра вышла замуж.
— А Лиса?
— Он тоже вышел замуж, — фыркнул Канарейкин. — Давай, мой гадкий и противный ребёнок, отрабатывай весь хлеб, которым я тебя кормил аж двадцать шесть лет моей жизни. Восполни годы моего труда, нервов и любви.
— Журналистам скажу: заманил угрозами лишить наследства и давил на жалость, — пригрозил Антон, разворачиваясь обратно к выдвижному шкафу-гардеробной, нажимая кнопку на панели.
— Я не угрожал лишить тебя наследства, — прищурил глаза Павел, складывая на груди руки.
— Ты с момента рождения Елисея одну фразу талдычишь. Мне кажется, твои дети её выучили раньше, чем слово «мама» или «папа», — хмыкнул Ярослав, разглядывая композицию из ваз вдоль стены.
— Тебя никто не спрашивал, гиена. Родил там одно чудовище, нечего многодетного отца-мученика жизни учить.
— Это ты лучше маме поведай, кто больше мучился, — хохотнул Антон, отпрыгивая от замахнувшегося на него отца и отбегая подальше. — Пап, а мне рассказать журналистам, как ты чуть квартиру не спалил, когда гречку готовил? Семейные будни, шутки на диване про криворукого Павла Канарейкина…
— Чему радуешься, охламон? Ручки твои тоже не из золота и вовсе не из плеч растут! — рявкнул Кенар, бросая в сына подушку, которую тот поймал в полёте. — Нечего на отца наговаривать. Всё плохое не от меня взял.
— Неправда. Я в дедушку, мама так говорила. Дедушка был хорошим человеком, а ручками пользоваться у меня просто надобности нет!
— Знаете, — потянул Ярик, заглядывая в комнату и оглядывая отца с сыном. — Вот вообще не вижу в вас разницы. Ну-ка, давайте: очередь, толпа, хамоватый автооператор на горячей линии…
— Гадость, — скривились одновременно Канарейкины, прекратив попытки обстрелять друг друга всеми попавшимися под руку снарядами. — Ещё слепые водители на дорогах, — добавил Павел.
— И знаки дорожного движения в недоступных взгляду местах! — кивнул Антон.
— Вот, — хохотнул Ярик, двинувшись по коридору. — Сын в папашу. Даже характер такой же мерзкий!
Глава 2. Дайте денег нищему миллионеру
Россия, Москва
— Антон, там фекалии. Будь осторожен.
— Пап, это люди.
— Нет, там собачьи какашки, сын. И ты на них наступил.
Антон резко отскочил от того места, где сейчас находился. Хохот отца стал ему очередным напоминаем о том, кто в их семье самый большой ребенок — это Канарейкин-старший. Нет, серьезно. Кто так глупо шутит над собственными детьми? Исключительно Павел.
— Конечно, пап. Дети у тебя глупые, а не ты странный. Да, да, рассказывай больше своим партнерам, — пробурчал Татошка, поправляя удушающий серый галстук на шее и неприязненно морщась.
Весь этот лоск, начиная с дорогого костюма известного бренда до фальшивых улыбок конкурентов на политической арене, — все это раздражало. Его, Антона. Такая публичность никогда не нравилась. Быть в центре внимания — прерогатива его старшего брата. Или младшей сестры, но никак не его.
— Поглядите, что творится, — присвистнул Ярослав, выходя из машины следом за Канарейкиными.
У здания «Левада-Ньюс» творился настоящий хаос. Сотни людей с плакатами, транспарантами и в ярких футболках с надписью: «Верните наши деньги», «Копейников — вор» — стояли у дверей центра. Их перекошенные злостью лица отражались в зеркальных поверхностях небоскреба. Охрана и полиция едва справлялась с потоком. Стоило появиться бронированному автомобилю генерального прокурора Станислава Морозова, который сегодня тоже участвовал в передаче, как протестующие будто сошли с ума. Они потоком хлынули к мужчине, окруженному охраной.
— У нас дети! Что мы должны есть? Проекты заморожены. Квартиры так и не получены! — истерично кричала одна из женщин, пока ей вторили криками поддержки остальные.
— Теперь я выплачиваю ипотеку на десять миллионов за квартиру, которой даже не увижу! И ничего, что у меня семья, и мэрия обещала оплатить половину по молодежной программе! — возмущался молодой отец семейства, придерживая своего ребенка, круглыми глазами смотрящего на все происходящее.
— Граждане, успокойтесь! — Станислав поднял руки, попытавшись успокоить разъярённую толпу. — Следствие еще идет, вердикт вынесет независимый суд.
Над их головами слетались полицейские дроны, ярко отсвечивающие светодиодами и разражающиеся воем сирен. Обычные рядовые граждане в эту пятницу вышли на демонстрацию в честь выборов мэра города. Они желали быть услышанными и получить ответы от власти, которая, похоже, их просто игнорировала.
Их Антон не понимал. Зачем эти вопли? Будто генеральный прокурор Москвы мог решить финансовую проблему: разворовавшего городской бюджет мэра. После скандала в их ресторане — со всеми вытекающими — Валентину Дмитриевичу Копейкину было предъявлено обвинение. По нескольким статьям сразу. Главной из которых было «Мошенничество». Молодежный проект, профинансированный государством, должен был помочь людям приобрести квартиры в новостройках. Часть ипотечных кредитов планировалось погасить за счет «местных» средств.
Как итог: арестованные счета, местные чиновники и министры уволены. Все проекты, курируемые мэром и его командой, были заморожены. Подставные строительные организации, занимавшиеся этим, соответственно, быстро закрылись и исчезли с глаз долой, стоило первым проверкам грянуть в новостях.
— Идиоты, — буркнул Антон, качая головой и сунув руки в карманы брюк. — Надо было рассчитывать на свои собственные силы. — А потом государство им будет опять должно.
Павел хотел что-то сказать, но не успел. Прямо от здания из толпы появились остальные члены семейства Канарейкиных, в том числе мать Антона — Кира. Его старший брат с женой, младшая сестра с мужем, супруга Ярослава. И друзья обеих семей — чета Радовых полным комплектом.
— Паша!
Татошка вздохнул, отойдя в сторону и позволяя матери подойти вначале к его отцу. От такого количества людей ему стало еще тоскливее. Неужели этот день не закончится?
— Там Морозова осаждают, — потянул Сергей Радов, хмуря рыжие брови, проверяя рукой волосы, в которых запутались нити седины. — Много демонстрантов.
— Мне их жаль, — Алиса Канарейкина чуть повернула голову в сторону кричащих вслед Морозову людей, которого отчаянно защищала полиция. — Они действительно попали в это случайно. Люди не должны страдать из-за чьей-то халатности.
— Такова жизнь, Алис, — Елисей вздохнул, уткнувшись носом в макушку погрустневшей девушки. — Хотя да, получается, мы тоже немного виноваты.
