Договорились - Ирина Воробей
– Кариша! – раздался бодрый мужской голос.
Девушка скисла сразу на входе, как только блеск сюрприза ослепил глаза. Толпа обернулась на нее. Зайкин лыбился. «Действительно, клоун», – промелькнула усмешка в уме Карины.
Высокий и тощий, парень предпочитал короткие и широкие штаны, наподобие тех, что носил Незнайка в советском мультике, и всегда выбирал цветастые футболки с нелепыми принтами, а к ним зачем-то подбирал дурацкие галстуки: то желтый в зеленый горошек, то красный с черными сердечками, то синий с белыми звездами. Сегодня принарядился, напялил желтый костюм с голубой рубашкой и серебристой бабочкой. Штаны как обычно были свободными, а пиджак коротким. Но первыми в глаза бросались толстоносые ботинки из красной кожи с фиолетовыми шнурками, явно на пару размеров больше, чем надо. Носки постоянно хлюпали при ходьбе – Зайкин этим гордился.
– С двадцатым днем рождения! – провозгласил он, резко выпрямившись и спрятав руки за пазуху, как бравый гусар, и смачно шмыгнул носом, кончик которого опять покраснел.
Его прямоугольная голова всегда чуть возвышалась над толпой. Карина бросила в поклонника сердитый взгляд, поджав губы, и остановилась на входе, тяжко вздохнув. Ребята расступились. Сперва девушка увидела цветочную композицию в корзине во главе с нежно-оранжевыми лилиями. Она ему как-то ляпнула, лишь бы отвязался, что любит эти цветы. С тех пор он дарил ей только лилии, которые всегда после оказывались в мусорном баке.
Заиграла праздничная музыка со словами «Happy birthday to you» из чьего-то телефона. Зайкин поднял со стола торт в форме сердца с бюстом девушки из мастики, сомнительно похожей на именинницу, и понес его на вытянутых руках к ней. Карина не стала стоять на месте и ждать торжественного вручения подарка. Она направилась ему навстречу, чтобы с гордостью пройти мимо к своей парте.
Парень продолжал по-идиотски лыбиться и только, когда она отпихнула рукой торт, снял улыбку с лица. На секунду он застыл, а потом чихнул прямо на подарок, который ничем не был прикрыт. Девушка закатила глаза, шагая меж рядов, но не обернулась. Зайкин, продолжая чихать, развернулся за ней, споткнулся о выпирающую ножку стула и упал. В спину плюхнулось что-то мягкое и тяжелое. Карина замерла, не желая поверить в реальность происходящего.
«Сто тысяч! – взвыла жаба в душе, которая до сих пор не хотела принять эту трату. – Теперь точно не верну». Пугающая мысль пронеслась молнией по нервам в спинной мозг. Плотная досада охватила грудную клетку. Ощущалось так, будто ребра начинают трескаться от возмущения. Карина медленно развернулась, чувствуя, как приятная ткань липнет к спине. «Вот дебииил!» – проснулась разъяренная стерва и быстро вытеснила жабу.
– Зайкин! – рявкнула она со всей ненавистью, на которую была способна.
Остатки торта валялись на полу под ногами. Бюст почти сохранился. Карина всмотрелась в сахарную себя, приплюснутую и покоцанную. Из сливочного крема вырастали хрупкие плечи, тонкая шея и огромная эллипсоидная голова с размазанными чертами лица: один глаз был наполовину стерт, нос покривился, рот растянулся в джокеровскую улыбку, а волосы казались растрепанными. Фигурка изначально явно имела нормальную форму, но неуклюжесть дарителя испортила все пропорции. По краю вокруг кремом кондитер выдавил надпись: «С любовью, Зайкин».
Парень, распластавшись на полу, извинялся глазами. Веки увлажнились и покраснели, словно он готовился разреветься. Потому взгляд казался особенно жалостливым. Однокурсники хохотали. А ей было не до смеха. Девушка широкими, насколько позволяли шпильки, шагами пошла на него. Зайкин быстро вскочил и попятился назад, выставив руки вперед, будто сдавался полиции.
– Кариш, прости, я не специально же, – бормотал он, не отпуская ее гневных глаз, которые медленно наливались кровью и жаждой мести.
– Ты мне это платье, урод, языком вылижешь!
Она ткнула его пальцем с напором в грудь, морщась и почти скалясь, как одичалая собака.
– Ага, – ответил он пугливо, упершись в преподавательский стол, и неловко плюхнулся на него.
– Зай, другое ей вылижи, – Гурьев приставил рогатку из пальцев ко рту и высунул язык, шевеля им, как змея.
Карине он всегда был противен. Узкий, несуразный, с лоснящимися волосами, парень часто пошлил и вел себя развязно, пренебрегая остальными. Для себя она определяла его как типичного обиженца на всех и вся, тщательно скрывающего собственную уязвимость.
– Ооо, – загалдела толпа.
Пузатый Иванов, его закадычный дружок, заржал как над остроумной шуткой. Кто-то свистнул, кто-то кашлянул, кто-то фыркнул с отвращением. Остальные опять засмеялись. Девушка оглядела однокурсников, разбросанных по партам и рядам.
– Гур, блин, держи свой сперматоксикоз в себе, – вступился Варданян, видный брюнет с размашистыми плечами и гордой осанкой.
Этот, напротив, держался хороших манер и ко всем относился уважительно, но любил поучать и умудрялся даже читать нотации. К Карине он относился то ли с брезгливой осторожностью, то ли с благородным снисхождением. Она поблагодарила его взглядом за поддержку.
– Ермакова, не отказывайся, он в этом спец! – выкрикнула длинноногая рокерша, которая всегда ходила в коже и металлических шипах, Самойлова Света.
Девчонки захихикали. Парни заржали. В Карининой голове струились мощным потоком матерные эпитеты к Зайкину, но вдруг выплыл скромный вопрос: «Откуда ей знать?», который тут же утонул в водопаде нецензурной брани.
– Да ладно, Кар, – заступился за друга Гога, щуплый и невысокий шатен в клетчатом кардигане. – У него аллергия просто. Подумаешь, платье.
– Знаешь, сколько это платье стоило? – не сдержалась Карина, метнув в него злобный взгляд, и тут же покраснела, осознав, что выдала собственную скупость.
Гога нахмурился. Смешки еще гуляли по ухмылкам однокурсников.
– Че, Ермакова, так за шмотку печешься? – вступила в игру Игнатьева, считавшая себя лучшей подружкой Зайкина и презиравшая Карину за то, что та его так бессердечно отвергала каждый раз. – Платье в прокат что ли брала? Влипла ты, походу, на сотку.
Однокурсница уже стояла за ее спиной и демонстрировала всем ценник, который Карина забыла всунуть внутрь платья. «Надо было сразу оторвать», – досадовала она, закрыв на долгую секунду глаза. Когда обернулась, увидела, как лисья мордашка со жгуче черными пучками волос вместо хвостиков, высокомерно щурится. По аудитории понеслись шепотки.
Она ненавидела в себе этот стыд, но не могла его не испытывать. Он всегда был внутренним фоном, но в такие моменты вылезал наружу, и становилось тошно. Тошно от собственной глупости, неумолимого желания казаться лучше, чем есть, жалких попыток прикрыться чем-то извне. Все глазели с ехидством и подковыркой, будто видели ее голой под этим платьем.
– Я компенсирую, – вызвался Зайкин, выпрямляясь.
– Не надо! – резко махнула рукой Карина. – Химчистки будет достаточно.
Выходить красиво из
