Друг моего отца - Елена Лабрус
– А я, блядь, не смогу отличить Ван Гога от Шишкина, но горжусь парком вокруг Галереи, по которому теперь гуляют мамашки с колясками. Чтобы его сохранить, я отвалил департаменту бабла больше, чем мне отвалили на Сотбис за маструбирующую бабу, недорисованную каким-то несчастным австрийским эротоманом. Простите, недописанную, – усмехнулся я, сделав глоток безвкусной ледниковой бурды из стеклянной бутылки (терпеть не могу пластик, алюминий, тетрапаки) и сморщился. Всё же вкуснее, чем колодезная вода до сих пор ничего не придумали.
Или это я всем пресытился? Всё набило оскомину? От всего устал?
Нет, кое от чего не устал.
Нацепив привычные классические джинсы, чёрный свитер и мягкое пальто, на дворе всё же был октябрь, не май. Хотя в этом городе всего два времени года: грязь подсохла и грязь подмёрзла. В общем, я снова преодолел мост через канал и те считанные сотни метров, что отделяли меня от Галереи. Вытерпел поздравления сотрудников, что радостно набрасывались на меня в каждом коридоре. Ответил на пару десятков сообщений и звонков, включив телефон. И наконец, оказался там, куда спешил – в своём рабочем кабинете.
Там в секретной нише в стене, за какой-то мазнёй стоимостью пару миллионов зелёных под бронированным стеклом прятался рисунок на простом альбомном листе. Не потому, что представлял какую-то большую ценность. Я даже не знаю откуда он у меня. Просто однажды, перекладывая старые бумаги, я его нашёл и с тех пор им болел.
И потому прятал, что каждый раз покрывался липким потом и нервно сглатывал. Словно мне снова приставляли тот пистолет к виску, когда я на него смотрел.
Мне никогда не забыть холодный щелчок затвора и равнодушный металл, ткнувшийся в кожу. Никогда не забыть, как растекалась по снегу лужа крови под моим лучшим другом, хрипящим в предсмертной агонии, глядя мне в глаза: «Иуда!» И никогда не устать, всматриваясь в эти линии, выведенные простым карандашом, чувствовать себя живым.
В чем их магия? Как неизвестный мне художник смог нарисовать меня лучше, чем я теперь есть? Как угадал, каким я мог бы стать, не сдохнув там, вместе с проклявшим меня другом. Не став хладнокровным бритоголовым бандитом. Не превратившись в богатую отъявленную мразь.
Сегодня, глядя на свой портрет, где я словно был таким, каким хотел быть, и на две руки, мужскую и женскую, крепко держащие друг друга, я, как никогда, мечтал о семье и детях.
– Вот такая она, сила искусства, – хмыкнул я, отвечая на очередной неопознанный звонок. – Чекаев!
– Арман, я тут взял на себя смелость вручить тебе небольшой подарок, – знакомо пробасила трубка. – Тебе вечерком во сколько, если доставить на дом?
– Да похер. Ну, давай к десяти.
– Океюшки, – улыбнулись на том конце и отключились.
Но звонок в домофон с пульта охраны раздался раньше.
– Арман Эмильевич, к вам девушка. С тортом.
Глава 3. Яна
– Будем проверять торт? – спросил владельца квартиры охранник в трубку.
Я не слышала, что ему ответили, но имя, что прозвучало, заставило меня нервно сглотнуть.
– Простите, Арман Чекаев? – едва слышно выдавила я.
Когда Татьяна Владимировна, дорогой известный и уважаемый адвокат, и по нелепой случайности моя мать, приказала отвезти подарок, я, во-первых, никак не ожидала, что ради такого дурацкого поручения меня, девочку на побегушках, курьера, будут так наряжать. Во-вторых, что это будет так близко – машина с водителем, везла меня не дольше пяти минут. А в-третьих… Нет, то, что это будет Арман Чекаев, я и в самом сказочном сне представить не могла.
Правда, сказки, как известно, бывают разные. И моя была неправильной.
Арман был младше моего отца на три года и был его лучшим другом. Где они познакомились и когда, понятия не имею, но как-то я нашла старые фотографии. Не на всех из них даже был отец, но везде был «Чека». Вот с них, этих старых фотографий всё и началось.
Худой долговязый подросток, выше своих сверстников, даже выше отца, тогда он ещё был улыбчивым парнем. В отличие от отца. Тот с детства смотрел волком. Ему и кличку дали «Зверь» за этот тяжёлый убийственный взгляд, который, я, по словам бабани, унаследовала.
Чека был другим. С пронзительно живым взглядом карих глаз. Одной удивлённо приподнятой бровью. Лысой головой. Шрамом на лбу, ближе к переносице, что, когда он был подростком, придавал ему отчаянность.
Я нашла эти фотографии в четырнадцать. Так что, можно сказать, мы с парнем на фото на тот момент были ровесниками. И я, замкнутая колючая девочка, что любому общению предпочитала одиночество, влюбилась без памяти в эти черты.
Сотни, тысячи раз их перерисовывала. Добавляя возраста. Гадая, каким он вырос. Наверно, только благодаря ему и научилась рисовать. И очень мечтала с ним познакомиться. Дружить. Представляла, как он приедет за мной и заберёт. Из этой нищеты и вечной нужды. Из этого холодного, неуютного, словно чужого мне города.
А вот бабушка ненавидела Армана всей своей простой деревенской душой.
– Это из-за него Андрюшеньку застрелили, – приговаривала она, плача. – Всё, всё из-за него.
И никакие доводы разума, что скорее уж отец друга втянул, ведь был старше, опытнее, злее, не помогали.
– Не плачь, бабань, – обнимала я её и сжимала кулаки. – Клянусь, я вырасту, найду того, кто стрелял в отца, и убью.
– Сиди, – гладила она меня по голове, – убьёт она. Никому никогда не говори, что ты его знаешь и откуда. Никому и никогда! И фотки этого Армана сожги. Тьху, имя-то какое поганое.
А мне имя безумно нравилось. Арман.
Я, конечно, посмотрела, что оно значит. Если верить всемогущему интернету, «у имени Арман существует несколько версий происхождения. Согласно одной из них, в переводе с немецкого языка значение имени Арман – „воин“, „сильный мужчина“. По второй версии, Арман – имя, которое с древнеперсидского языка буквально переводится как „мечта“. Распространено среди французов, армян, персов, казахов».
Конечно, было в нём «неславянское», хоть я сильно сомневалась, что
