Моя запретная - Виктория Победа
Училка.
Она, блин, моя училка. Классный, едрена вошь, руководитель.
Откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза, чтобы не видеть всю эту красотень расписную. Да меня же сейчас нафиг разорвет от распирающего внутренности разочарования.
Вселенная, кошка ты дранная, ты за что меня так не любишь? Я ж и бабулек через дорогу переводил, и кошаков блохастых пристраивал. Карма, ну как так-то?
— Волков, ты не выспался? Или настолько неинтересно? — генеральским тоном выдает Терминатор.
— Ни то, ни другое, Валентина Пална, я тут просто так близко, что чуть не ослеп от неземной красоты нашего нового классного руководителя, — несу какую-то абсолютную, блин, ересь.
Ксюша, да именно так, Ксюша вспыхивает от макушки до пят, сверлит меня взглядом своих нереальных просто синих глаз, от которых невозможно оторваться. И мне нравится. Нравится смотреть на нее, вот так, глаза в глаза.
Ну пипец.
Кажется, только что Егор Волков поплыл от одного лишь взгляда училки литры.
Это ж меня на смех поднимут.
А пофиг.
Мне требуется несколько секунд, чтобы убедиться в том, что действительно пофиг. Абсолютно и бесповоротно.
— Я надеюсь, больше никто не ослеп? А тебе может в медпункт, для профилактики? Зрения не лишился?
— Никак нет, Валентина Павловна.
— Клоун, веселый такой, значит первый в списке у меня будешь на городскую и областную.
Ну блин!
А черт с ним. Порозовевшие щечки Ксюши того стоили.
Кажется, я сошел с ума. Нет, я совершенно точно сошел. Потому что все то время, пока Терминатор говорит о чем-то, конечно же, очень важном, я пялюсь на Ксению, свет ее, Александровну. Как дебил последний, в первый раз девушку увидевший.
И нет в ней ничего особенного. Внешность самая обычная.
Такая маленькая серая мышка. А меня чего-то трясет от одного лишь на нее взгляда.
У меня разные девчонки были, несмотря на юный возраст. И красивые, и не очень. Я как сорока, чего уж, каюсь, по блестящей обертке выбирал. Последняя Маринка была, так там ноги от ушей и… в общем не только ногами она меня взяла.
На таких вот Ксюш у меня всегда реакция ровная. Никакая, если по-простому. Вообще нет ее.
Поправочка, не было до сих пор.
Терминатор уже успевает свалить из кабинета, предварительно отвалив всем люлей, чтобы не расслаблялись, а я продолжаю таращиться на руссичку.
А она, словно нарочно, поправляет выбившуюся прядь, заводит ее за маленькое, чудесное ушко, которое так и хочется прикусить зубами, и положив свою огромную сумку на стол, вынимает из нее какие-то папки и футляр с очками.
Александровна напряжена — это невооруженным глазом видно — и явно сильно нервничает. Кажется, это у нее впервые. Работа в школе, очевидно, не ее конек. И пока я думаю, как ее такую молоденькую и без опыта вообще приняли в столь серьезное учебное заведение, она добивает меня окончательно — вынимает очки из футляра и надевает их.
Ох ты ж.
Да куда ж ты их, елки-палки. Малышка, я же уже почти дурной, не надо так, сними их. Сними.
Вселенная, я тебе это припомню.
— Ну что ж, давайте познакомимся с вами поближе, — произносит она, а меня, кажется, удар хватает, от одного лишь ее голоса. А потом она начинает кусать нижнюю губу и мне хочется вывесить белый флаг, потому что эту битву я явно просрал еще не начав.
И чего меня так от нее вставляет? Ну обычная же она, совершенно обычная. Так какого черта мне так хочется схватить ее и увести отсюда подальше. И…
— Клык, епт, — шипит рядом Белый, и пихает меня локтем.
— А да, что?
— Волков Егор, правильно? — обращается ко мне Александровна.
— Егор, но вам можно «Клык», — подмигиваю ей так, чтобы только она одна видела.
— Спасибо за разрешение, Волков, — произносит она тоном строгой училки, и вид у нее такой же суровый, а я могу думать лишь о том, как Александровна будет выглядеть с распущенными волосами. И зачем только затянула их в этот несуразный пучок. — Может быть, вы соизволите нормально сесть, в конце концов вы не в кинотеатре?
А у кого-то есть зубки? Маленький трусливый зайчонок решил похрабриться?
Выполняю ее просьбу, принимаю положение ботаника-заучки. Мне не сложно, а ей плюсик к авторитету.
— Может перестанешь на нее так откровенно пялиться? — нарушает нашу с Ксюшей идиллию Белый.
Я не сразу соображаю, что он только что сказал, а когда соображаю… Да твою ж.
— Че так заметно?
— Да у тебя вон слюни потекли, — протягивает мне платок, — на вытри и парту протри, ты не один тут.
— Да пошел ты, — отмахиваюсь от этого дебила великовозрастного, пока он тихо ржет.
Надо было с Зинкой Новиковой садиться, у той зрение минус сто, точно бы ничего не заметила.
— Она ж старая, — продолжает ржать Белый.
— А ты дебил, и ничего она не старая.
Я понимаю прекрасно, что он нарочно меня бесит. Всерьез назвать Александровну старой — это надо быть тупым или слепым. Белый, конечно, тот еще придурок, но не тупой. И не слепой.
— Обычно мужиков в возрасте на молодняк тянет, а ты у нас уникум.
— Отвали.
— Я вам не мешаю?
В наше пространство внезапно врывается третий. И этот третий не кто иной, как Александровна.
— Не особо, — Белый пожимает плечами и ухмыляется ехидно, а у меня, впервые за семнадцать лет знакомства, кулак чешется, в стремлении встретиться с мордой друга.
— Тогда, может, вы нам расскажете о взаимном влиянии литературы и общественной жизни на примере эпохи рубежа девятнадцатого и двадцатого веков? А также
