Мандариновый раф для хорошей девочки (СИ) - Ясина Зоя

— Хорошего мало, — покачал головой Паша. — Муж твой будет ругаться.

— Не будет, — ответила я машинально. А потом поняла, что признаваться, что в разводе, я не готова. Рухнет мой хлипкий щит, спасающий меня от этого мужчины. Хоть и щит выдуманный. — На вахте он. Дома нет.

— Так это ты себе одной столько накупила? — удивился Паша. Что он, смотрел, что я там беру? Я вот тоже не поняла, зачем ему суп с салатами, если он в этой квартире с любовницей встречается? Разве не коньяк с шоколадом надо покупать, как тот, драчливый? Из-за которого у меня теперь глаз подбит.

— Дети дома, — ответила я. А что мне скрывать? Мы с Пашей одноклассники. Семнадцать лет не виделись. Он женат, я замужем была, пусть сейчас в разводе. Дети не малыши уже. Жизнь устоявшаяся. Мы взрослые люди. — Двое детей у меня. Сидят с бабушкой.

— И кто — мальчики, девочки? — интересуется Пашка, улыбаясь. А я, как дура малолетняя, уставилась на его губы. Что он там спрашивал-то…

— Мальчик с девочкой. Лешка и Сашка.

— Сколько лет?

— Пять и семь, — да что происходит? Сердце расшалилось. Быстро-быстро бьется. Я в этой шубе под мокрым снегом вспотела вся. А глаз подбитый болит, плакать хочется. Но не от обиды. Этот случай меня с Пашкой свёл. И вроде как мы уже и что-то пережили вместе. И первое общее воспоминание у нас теперь есть. Тетя Алевина, сколько вешать в граммах? Тебе твоей же лапши на собственные уши…

— У меня тоже есть сын. Колька, пять лет, как твоей Саше, — улыбнулся самый красивый мужчина на земле. У него и сын есть. Жена, сын, квартира для любовницы, которая любит мандариновый раф. А он стоит тут посреди улицы, смотрит на меня. И заметает нас обоих мокрым снегом. А я плавлюсь вся, глаза тающим крошевом залепило, моргать больно, и всё равно не вижу никого кроме Пашки. А он возьми и спроси:

— Мороженка, поехали ко мне?

Глава 3. Карамельный латте

— Алевина Морозова, ты меня слышишь? — и голос такой насмешливый. Слегка. У него всегда так — насмехается, но не обидно. Умеют так некоторые. Или я ему сразу все прощаю.

— К тебе? — кое-как выдавила. Так ведь по мне понятно, что хоть прямо сейчас, из этого сугроба хватай меня и забирай!

— Да, Алевина, ко мне. Поехали?

Куплю, люблю, полетели… Да тут другое. Просто все и обыденно. “Ко мне поехали” — я тебя, Паша, может, всю жизнь люблю… Вот дура! И вспомнила-то про Павла Пташку своего, только когда он в кондитерскую нашу зашел. И, конечно, тут и потянулись и в один клубочек наматываться принялись все мысли мои, мечты да воспоминания. Паша-Паша… Ты найди такой предлог, чтобы я смогла согласиться. Хоть я и согласна на все, когда ты рядом и так смотришь, а все-таки я женщина робкая, и мне нужен предлог. Сними с меня, с нерешительной такой, ответственность.

— У меня дома аптечка есть. Приведем тебя в порядок, — и уже подводит меня к машине, и дверь к пассажирскому месту открыл. — Садись, Мороженка. Ехать недалеко.

— Так у меня же… — начала я нерешительно протестовать, а Паша меня уже усаживает. Хорошо, шуба на мне — Птолемеев меня чуть не обнимает. Что ж ему надо от меня? Сладкая его мандаринка сегодня занята?

— Я тебя потом отвезу домой, не переживай! — Павел усадил меня в машину и закрыл дверь.

В салоне хорошо у него, приятно. На полу и сиденьях ничего не валяется. Пахнет вкусно. Документы какие-то на заднем сидении только лежат, если правильно разглядела, пока залазила.

— Так куда ехать? — спохватываюсь я. Павел рассказывает, куда. Знаю, где. Дом этот знаю. Хорошие там квартиры. Ну да может себе позволить… Молчим… Про что спросить? Про сына Кольку? Неудобно все же. Сижу тут. Вечер поздний, еду к чужому мужчине — ни стыда, ни совести. Аптека у того же магазина, из которого мы вышли — за углом.

— Паш…

— М-м? — на дорогу смотрит, задумался. А я вспотела вся. На улице тепло. И в салоне тепло. Надо вот мне эту шубу с утра цеплять? Взяла бы куртку… Собираешься вечно же впопыхах… Завтраком всех накорми, одень, сама себя в порядок приведи. Когда уже дверь открыта — схватишь, что под руки придется, в чем вчера ходила, ноги в сапоги всунешь и бежишь. Опоздать нельзя — да и не привыкла я опаздывать. Ответственная.

Пока я соображала, что сказать, уже приехали. Пашка свои продукты из багажника достал, мой пакет оставил. Обещал же подвезти меня потом, после… После чего? И что я как маленькая? Все же прозрачно, понятно. И я вот согласилась и иду. А у самой руки-ноги трясутся.

— Паш… мне надо домой позвонить.

— Так звони, я тебе разве запрещаю? — опять смеется. В лифт зашли. Я кое-как телефон из кармана шубы вытащила. Вот и девять давно, пошел десятый час. Мама звонила — это когда? Драка когда приключилась, должно быть, вот я и не расслышала.

Перезвонила ей. Объяснила, что задержусь. С подозрением мама меня выслушала. Но хоть в том мне повезло, что отчет у меня мама за все мои действия не спрашивает. В мои дела и личную жизнь не вмешивается. Вот и с Петром… Не понравился ведь он ей. Но сказала — пусть. Совет да любовь. Мне уж было двадцать шесть лет. Припозднилась. Замуж надо, детей, маме внуков — куда меня это привело? В кондитерскую продавщицей. Подумала про детей, просить дать трубку Лешке не стала. Услышу сынишку, пойму, что дура я набитая и побегу домой галопом.

— Все хорошо? — спрашивает меня Паша, открывая входную дверь. Я киваю. Зашли в его квартиру. Павел включил свет. В прихожей у него подсветка такая интимная. Приглушенно все и маняще. И квартира красивая. Хоть и пустая практически: кроме обувницы, вешалки и зеркала у входа ничего.

Свои хоромы вспомнила — у меня там одних детских ботинок на полу сколько, хоть и составляю все. По две пары на сынулю и дочулю — чтоб чередовать. Одни потеплее, другие полегче, но с водонепроницаемой мембраной… Собирай не собирай — все равно запинаешься. А вещей — курточки, пальтишки, комбинезоны…

— Мороженка?

— А? Что, задумалась я? — лепечу неловко, устраиваясь в уголке. Надо же еще разуться. Шубу свою стянуть с себя. А Павел уже обувь, верхнюю одежду снял, прошел дальше и ждет меня.

На нем джинсы темные, тонкий кардиган. И опять под цвет глаз подходящий. Сидит хорошо по фигуре и смотрится приятно. Редко такие вещи мужчинам идут — нужно красивое тело, вот как у Паши.

— Раздевайся, проходи. Я за аптечкой. И кофе тебе сварю? — посмотрел на меня внимательно. — Будешь карамельный латте?

— А ты где мне такой сейчас достанешь? — вдруг рассмеялась я. И голос откуда-то появился.

— Приготовлю, — пожал плечами. — Но сначала аптечку достану.

Ушел куда-то в ванную. Вот придумал же с аптечкой этой! Павел всегда такой был, соображать умел быстро. Из тех людей, про которых в анекдоте говорится — если выучили только про блоху, про блоху и расскажут, и не важно, что спросили про рыбу, у которой очень кстати никаких блох нет.

Разулась, придумала, куда свои сапоги, с которых снег вовсю начал стаивать, пристроить. Начала раздеваться. А ведь и одета во что попало. В свитер с удобными брюками. Стыдоба да и только! На работе униформа у нас — цвета бежевого с шоколадным. С темно-малиновыми козырьком и фартуком. Красивая. Только и остается думать, чтоб руки в порядке были, ногти аккуратные. Макияж тут уж по настроению. Как же свезло мне, что настроение сегодня с утра было. А, может, и не свезло. Снег мокрый, тушь наверняка не сдюжила. Вот уж я наверное красавица!

Повернулась к зеркалу, да про макияж сразу забыла — мне ж работать еще завтра, а тут судя по всему, расцветает ярким цветом под глазом моим хороший фингал!

Птолемеев вернулся. Открыл аптечку, повернул меня к свету. Опять руки его у меня на плечах. Ладони большие, теплые. И хватка крепкая. Вот кто наверное никогда женщин тискать не стеснялся. Вспомнила Петра некстати. Что все лезут мысли о муже бывшем — не с кем сравнить больше? Он все осторожничал, присматривался — разрешат ему или нет? Решительности в бывшем муже мало. Если б не алкоголь, да друзья не свели — так бы может и не сложилось у нас ничего. Лешка хоть в меня больше — одна радость. Если то радость. Я ведь тоже человек нерешительный.