Отдай моего сына (СИ) - Вишневская Виктория

Меня переодевают, купают. Но никуда не ведут. Я расспрашиваю горничных, но они молчат. Я не знаю арабского, на котором они говорят, и не могу разобрать ни слова.

Ничего не понимаю!

В истерике, в плаче провожу в этом доме три дня.

Жду в панике неизбежную участь и пытаюсь держать себя в руках. Не выходит. Я жутко соскучилась по своей общаге с тараканами, универу. У меня нет родных, но я бы сейчас с удовольствием вернулась бы обратно в детский дом, где я была грушей для битья.

И сейчас, не зная, куда меня ведут, вырываю свою руку из хватки мужчины.

— Пусти меня!

А он опять хватает меня за запястье и тянет за собой.

Плачу и кричу в истерике, не слыша собственного сердца.

Неожиданно мужчина останавливается.

Присматривается куда-то вдаль и начинает истошно орать на арабском. Неожиданно уходит в сторону, открывает дверь и затаскивает меня внутрь. А сам, доставая пистолет, куда-то уходит.

Что происходит?..

Я пячусь назад от двери, пытаясь понять, что случилось. Не успеваю подбежать к окну, как раздаётся выстрел.

Ещё один.

Ещё.

Оглушают, заставляют упасть на пол на дрожащих ногах.

Я забиваюсь в угол шкафа, закрываю рот рукой. И пытаюсь не выдать своего присутствия.

Но каждый выстрел бьёт по нервам, не жалея.

Через время они прекращаются, но это не останавливает моего плача.

Только сильнее усиливается.

Дверь неожиданно открывается, и я замираю, не в силах пошевелиться. Прижимаюсь к стенке шкафа, и зажмуриваюсь, пытаясь не дышать.

Но дверцы внезапно распахиваются и мерзкий, даже липкий голос травмирует сознание.

— О, смотрите-ка кого нашёл. Валид, тут ещё одна!

Ненадолго, буквально на пару глав погрузимся в историю прошлого. Что же всё же связывает этих двоих, и что означают слова Валида про семью.

Меня хватают за руку, тянут на себя. Я буквально вываливаюсь из шкафа и в бреду проговариваю обычное:

— Не трогайте, пожалуйста, я не с ними! Не знаю, кто эти люди!

А меня не слышат. Я не понимаю, что они говорят.

Меня только выволакивают из комнаты, тащат по коридору и заводят в зал, где в углу лежат мёртвые тела.

Тут же становится страшно.

Рвота подступает от запаха и вида крови.

Мутит, но я зажимаю рот ладонью и отворачиваюсь от тех тел.

Посреди зала на коленях стоят мужчины и женщины. Как перед казнью. А напротив них в кресле, развалившись по-хозяйски, сидит мужчина. Зорко оглядывает всех перед собой и мечет взгляд на меня, когда меня сажают в одну шеренгу рядом с ними.

Осматриваюсь по сторонам и стараюсь не плакать. Тут и так без меня хватает паники.

Мужчина рядом со мной что-то говорит на арабском, и я сжимаюсь от страха. Колючий взгляд карих глаз от араба в кресле буквально убивает.

Я сглатываю, отвожу взгляд в сторону, боясь даже задышать.

А он встаёт.

Один нерв, как минимум, умирает.

Огромная груда мышц делает шаг вперёд.

Ощущение, что под ним вот-вот треснет пол.

Идет так тяжело, медленно, окидывая всех презрительным взглядом.

Подходит к каждому, произносит какие-то слова на арабском. Голос его похож на гром. Но в то же время такой тихий, вибрирующий, твёрдый.

Чем ближе он становится ко мне, тем быстрее звучат мои молитвы в голове. Я не верю в бога, но в этот момент молю его помочь мне.

Опустив голову вниз, шепчу заученные слова.

Вижу чужие ноги.

И поднимаю взгляд вверх, неосознанно произнося эти слова:

— Пожалуйста, отпустите меня, я…

Он начинает хмуриться, и я замолкаю, не зная, что сказать. Резко становится страшно. От того, что его лицо меняется, когда он смотрит на меня, а не на других. Остальных он прошёл с таким видом, будто для него они обычный мусор, который он утилизирует каждый день.

— Русская, — я зависаю, понимая, что он говорит по-русски. С акцентом, но довольно чётко.

— Да…

— Откуда в этом доме? — допытывает, а я, как умственно-отсталая, сижу, хлопаю глазами.

— Привезли… — всхлипываю. — Пару дней назад.

— Хм… — издаёт единственный звук. Поворачивается в сторону шеренги и начинает к кому-то обращаться на арабском. В ответ ему доносится мужской дрожащий голос. — Так, значит.

Он подаёт мне руку, и я сглатываю, видя эти мощные, огромных размеров пальцы.

— Вставай, — звучит громкий приказ.

Я подаю свою руку на рефлексах. Он помогает мне встать с колен и отводит мою руку в сторону. Аккуратно нажимает ладонью мне на спину и толкает к другому мужчине. Опять что-то говорит на своём.

А я паникую.

— Куда вы меня?..

— Замолчи, или оставлю здесь.

Несколько грозных слов, и я не сопротивляюсь. Встаю рядом с мужчиной, который показывает мне на выход.

Раздумываю ли я в этот момент?

Нет, убегаю сверкая пятками, надеясь, что скоро я попаду домой, в Москву. И хоть там нет ничего хорошего, кроме учёбы и верной подруги, лучше там, чем здесь.

Меня выводят на улицу, помогают сесть в автомобиль. Нахожусь в какой-то прострации, не понимая, как из одних лап попала к другим. И боюсь, что эти окажутся такими же, как и предыдущие.

Я сижу аккуратно, сдвинув вместе ноги и трясясь от холода. В автомобиле работает кондиционер, а я чуть ли не в одном фатине. Перед визитом, кажется, к тому толстосуму, который сейчас лежит где-то на полу… В крови…

Снова вспоминаю ту картину, и опять тошнота подступает к горлу.

Нет. Ты не должна их жалеть, Аврора.

Но это так противно…

Как и то, что меня вырядили как настоящую танцовщицу. Из одежды только лиф и трусики. Остальное — обычная воздушная ткань, не прикрывающая абсолютно ничего.

И теперь сижу, слыша, как зубы стучат друг о дружку.

Я не рискую сказать, что мне холодно.

Понимаю, в какой ситуации оказалась. У меня выбора нет. Ни права голоса. Ничего.

Внезапно на плечи падает чужой пиджак. Оборачиваюсь, смотрю на бугая, который… Очень добро улыбается. Кажется, он был без него. Пиджак лежал всё время в машине? Не думаю, что разгуливать по Шардже в пиджаке комфортно.

Я киваю головой и благодарю его на английском. Вот и капелька моего словарного запаса. Не знаю, понимает или нет меня. Но улыбается шире.

И чёрт… Я знаю, что нельзя этого делать. Но я чуть расслабляюсь и согреваюсь с каждой секундой. Мужчина ещё и мощность кондиционера уменьшил.

И пока я согревалась, не заметила, как из дома вышел тот самый мужчина, которого я боюсь даже сейчас. И теперь садится в салон, громко хлопая дверью. Вздрагиваю, вжимаюсь в спинку кресла и смотрю на него, не решаясь пошевелиться.

Он отдаёт приказ, судя по тону.

А потом, откинувшись на спинку сиденья, поворачивает голову ко мне. И одним своим лёгким вопросом заставляет меня растеряться.

— Ну, рассказывай, блондинка, кто такая?

— Я… — начинаю, замешкавшись. — Аврора. Я из Москвы.

— И что же Аврора из Москвы делает в наших краях? — усмехается и натягивает уголки губ так сурово, страшно, но в то же время обольстительно, что я опять теряюсь.

— Это прозвучит странно, но меня похитили… — говорю чистую правду. Не задумываюсь, кто он, зачем ему эта информация. Он спас меня, и я готова отблагодарить его хоть как-то. Рассказываю, даже не чувствуя никакого подвоха. Его же тут нет, да?

— Странно, — кивает. — Дальше?

— Потом нас… Продали. По одной. Так я попала сюда. Четыре дня назад. Меня вели как раз к мужчине, с которым я должна была…

Я замялась.

Наверное, переспать, да?

Но я не уверена. Я такое в книжках читала.

— Не знаю. Возможно, лечь с ним в одну кровать, — наивно отвечаю, краснея. Четыре дня меня колотила сильная дрожь, я рыдала даже во сне, а теперь смущаюсь перед этим мужчиной, боясь сказать слово «секс».

— Лечь с ним в одну кровать? — передразнивает, явно глумясь надо мной.

И опять лицо горит. Уже вместе с ушами.