Темная история в третьем роддоме (СИ) - Нарватова Светлана "Упсссс"

— Слушай, ты зачем его так? — спросила Ангелина, бойкая брюнетка-акушерка в экстремально коротком халатике.

— А чего он так нас? — Нападение — лучше, чем оправдания, Таня это прекрасно знала. — Тоже мне, приз зрительских симпатий нашёлся… Все просто умирают тут без подробностей его личной жизни.

— А мне интересно, — призналась Ангелина, поерзав на стуле. — И вообще, он такой, мужчина видный. Приятный.

— Мужик — и мужик! — отрезала Маргарита, акушерка. Она выглядела ровесницей Тани, плюс/минус пара лет, минус пять килограмм, плюс кудрявая шевелюра, с трудом умещающаяся под больничным колпаком.

— Ой, понятно, тебе сейчас и Бред Питт с Робертом Паттисоном «мужик — и мужик», — отреагировала Геля, которая, видимо, была в курсе личной жизни акушерки.

— Тебе нужно оставить его в прошлом, — с сострадательной улыбкой произнесла Оля, медсестра с глазами-блюдцами и славой правдоискательницы. Похоже, о личной жизни Риты не знала только Татьяна. Возможно, единственная в отделении. — Иначе никогда не встретишь своего единственного. Ты должна освободить для него место в жизни.

Таня еще раз зевнула. По-хорошему, нужно идти. Но раз тут, в довесок к кино, бесплатные посиделки доморощенных психологов, то грех отказываться.

— А я и не хочу никого искать! — возмутилась Рита. Ее обычно зовут «Марго», вспомнила Таня. — Да и кому я нужна с прицепом? — опровергая предыдущее заявление, добавила акушерка.

— Зря ты так, — утешила ее Ольга. — Ты молодая, красивая, стройная.

— Ой, я тебя умоляю! Рыжая, конопатая и тощая, — возразила Марго. — А молодость не требует специфического лечения и обычно проходит сама.

— Ты не должна ставить на себе крест! — взывала местная мать Тереза к… совести или самолюбию, может?

— Я вот знаю некоторые способы… — вмешалась в глубоко воспитательную, но совершенно бесполезную беседу Геля. — Вот смотри. Чтобы забыть своего бывшего, представь себе его лицо. И мысленно дорисуй ему рожки. Или усики, как у Гитлера. Или бородку козлиную.

— Он и без нее козел! — отрезала Марго.

— Вот! А с бородкой он станет смешной козел! И эта наша цель. Представлять бывшего в нелепом виде один раз в день по столовой ложке. Через неделю он уже не будет вызывать серьезных чувств. Так. Просто клоун-козел.

Глаза закрывались сами собой, и перед глазами Татьяны предстал Станислав Борисович. Таня мысленно приделала ему красный клоунский нос. Нет, клоунский нос ему не шел. А бородка шла. Когда Татьяна впервые увидела Дежнева, он был с бородкой.

Таня хотела стать врачом, сколько себя помнила. Но шансов хорошо сдать ЕГЭ в поселковой школе не было. Поэтому она поступила в медколледж. Вот тогда-то, на практике в роддоме, она и увидела Станислава Борисовича в первый раз. Страшно подумать, это было восемь лет назад. Именно тогда Татьяна поняла, чего хочет. Она хочет стать врачом. Настоящим врачом-акушером, чтобы работать вот здесь, с этим человеком. Целеустремленности Татьяны Зуевой хватило бы на маленькую космическую ракету. Поэтому она поступила в медуниверситет, пробилась на бюджетное место в ординатуру по акушерству и даже — что уж совсем из ряда фантастики, — попала сюда, в отделение Дежнева. Все эти восемь лет он был для нее путеводной звездой. Но мечты — слишком хрупкие творения, чтобы выдержать встречу с суровой реальностью. Конечно, придя с направлением ординатора, Таня не ждала сакраментальной фразы: «Ужель та самая Татьяна?» Она не рассчитывала, что ее вспомнят. Хотела. Но не надеялась. Она надеялась, что обратит на себя внимание как молодой перспективный специалист. Увы. Дежнев избавился от нее, как от прилипчивой пиявки. Фрида Марковна, ее наставник, была замечательным специалистом. Она была требовательна, компетентна и даже помогла с устройством на полставки. Но разве об этом мечтала Татьяна? Она мечтала о Станиславе Борисовиче, который оставался всё так же неженат, и всё так же недоступен. К сожалению, чувствам, в отличие от мечт, до суровой реальности не было никакого дела. Таня видела завотделением каждый день. Каждый божий день он проходил мимо и, не узнавая, здоровался. А у нее тряслись руки, и заплетался язык. Таня мысленно дорисовала ему рожки. Рожки Дежневу неожиданно пошли. В комплекте с бородой. Зуева вздохнула.

— Что-то ты совсем расклеилась, барышня, — сурово заметила Мама Фрида пару недель назад. — В роддоме нет места мелким личным неурядицам. Не дело это! А ну, встряхнись! Нужно собраться с силами, — она понизила голос. — И совершить что-нибудь безрассудное.

— Думаете, поможет? — спросила Татьяна, самой себе в тот момент напоминая ослика Иа.

— Даже если не поможет, то, таки, повеселишься, — резонно заметила Фрида Марковна.

Вот Таня и веселилась. Дежнев, перед тем, как уйти, заявил, что если кому-то хочется пообщаться с ним на личные темы, верхний ящик его стола к услугам любопытных. Татьяна дождется, пока все разойдутся, и продолжит развлечения.

Глава 4

После обхода и визита к главврачу по кадровому вопросу, Станислав Борисович вернулся в ординаторскую. Раньше у него был свой кабинет, но почему-то здесь, среди копошащихся коллег, он всегда чувствовал себя уютнее. Здесь легче было переносить боль утрат и подпитываться радостью побед. Поэтому, став «большим начальником», Дежнёв стол свой не освободил, используя кабинет завотделением лишь для приема посетителей. А когда больнице выделили финансирование на еще один кабинет УЗИ, с легкостью отдал его под нужное дело. Помещение было безлюдно. Ничто не напоминало об утреннем жарком спиче в защиту профессиональной и корпоративной этики. Стас вскипятил чайник, бросил в кружку разовый пакетик черного чая, взял из «благодарственной» коробки «Коркунова» конфетку и сел на свое рабочее место. Слева лежала стопка, мать ее, карт, пробуждая нездоровое желание вылить на них тот самый свежезаваренный чай. Подводя итог еще не завершившегося дня, завотделением вывел новую примету: «Если день начинается с «пипеток», к вечеру неизбежна клизма». Главврач даже до вечера ждать не стала. На вопрос, где Стас возьмет новых врачей на вакантные ставки, Валерия Ефимовна ответила, что у них родильное отделение. Рожайте.

— А ничего, что у нас отделение патологии? — напомнил Дежнев.

— Нынче, Станислав Борисович, не время привередничать. Так что кто родился, того и воспитываем. За вашего ординатора хватаемся двумя руками и держим. Правильно держим, Станислав Борисович. Нежно, но крепко. Не мне вас учить, вы мужчина опытный… — похлопала Валерия Ефимовна заведующего отделением по плечу.

Конфетка подтаяла в теплой комнате и оставила шоколадный след на пальцах. Стас открыл верхний ящик, где хранил салфетки. И обнаружил листок, на котором было напечатано: «Злой вы какой-то, Станислав Борисович. Когда у вас в последний раз женщина-то была?» Терпение Дежнева держалось буквально на ниточке. И вряд ли этот шов можно было назвать состоятельным. В общем, Стас вытер пальцы, и размашистым почерком прямо на том же листке написал: «Если своими сочинениями вы пытаетесь предложить себя в качестве женщины, то боюсь разочаровать: Из 90-60-90 больше всего меня возбуждают 120 IQ». До конца смены он устроил еще пару разносов младшему медицинскому персоналу, заполнил карты, посмотрел результаты обследований пациентов, поправил одно назначение, и с чистой совестью, но плохим настроением направился домой. Размышлять, когда у него в последний раз была женщина.