Лиза на мою голову книга (СИ) - Рымарь Диана

Рыжая чертовка краснеет под цвет своим волосам, потом звереет, а через секунду и вовсе поднимает руку, чтобы влепить мне пощечину.

Я стреляный воробей, четко подмечаю, когда девчонка хочет это сделать. Бывало... и не раз — всему виной моя прямолинейная болтливая натура. Меняться я не собираюсь, а с красной рожей ходить не люблю, поэтому ловко научился перехватывать девичьи ладони, так сказать, в процессе полета. Вот и ее руку вполне успешно успеваю схватить.

— Что ты, Машенька! Драки девочек не красят!

— Козел ты, Чаадаев! — шипит она. — Иди к черту! И Матвея своего захвати!

Она вскакивает так резко, что ее стул чуть не опрокидывается, и несется к выходу из зала ресторана.

— Влад, ты придурок! — заявляет мне Зотов.

Ну вот, пожалуйста, стараешься ради него, стараешься, и где моя благодарность? Где, спрашивается?

Бритый череп Матвея тем временем начинает краснеть — верный признак того, что друг в бешенстве. И перспектива получить в табло уже от него становится очень даже реальной. Пресекаю инцидент на корню:

— Беги за ней, дурень!

— Чего? — не понимает тот.

— Она кофточку оставила, видишь? И сумочку! Явно хочет, чтобы за ней сейчас кто-то погнался. Я бегать точно не буду… Но не вижу причин, почему бы не заняться спортом тебе? Короткий спринт, нагоняешь девку в коридоре, извиняешься за меня, дурака, и сегодня ночью твой дружбан будет в ее киске!

Прям вижу, как Матвей разрывается между желанием врезать мне или нестись за Машкой. Последнее, видимо, побеждает с большим отрывом, поскольку друг в итоге шустро хватает Машкины вещи и несется сломя голову в коридор.

— Совет вам да вдумчивая, ритмичная любовь! — тихо посмеиваюсь.

«Так, одну проблему решил, зато со второй не продвинулся ни на сантиметр…»

Похоже, моя Кареглазка куда-то испарилась, поскольку между столиками теперь бегает только ее напарница. Вглядываюсь в совсем юное лицо — девочке навскидку лет пятнадцать, не больше. Подзываю ее, она несется ко мне на всех парах.

— Определились с заказом?

«Ага! Хочу твою напарницу... и без трусиков! Доставка в номер меня вполне устроит!»

Но я все-таки не конченый дебил, чтобы говорить что-то подобное несовершеннолетней милахе. Поэтому отвечаю совсем другое:

— Определился. Мне, пожалуйста, этот ваш загадочный суп Лывжа, порцию шашлыка и Сабурани… Господи, что ж у вас за названия такие трудные!

— Осетинские… — отвечает официантка.

— В смысле?

— В смысле — блюда осетинские, это ресторан осетинской кухни. Это всё?

— Еще мне бутылочку красного домашнего и... пусть всё это принесет твоя напарница!

Понимаю, нагло… Но в любви как на войне, а я профи боевых действий.

— Она занята! — вдруг чересчур серьезно заявляет официантка и уходит.

«Сижу на асфальте я в лыжи обутый… То ли лыжи не едут, то ли я… не с того начал!»

Ну ничего, я упорный. Я своего не упущу. Просижу здесь хоть до ночи, авось кареглазая девица и появится.

Правда, через десять минут мне критически надоедает ждать. И когда моя официантка появляется с нагруженным подносом, внаглую прошу у нее ручку. Пока она расставляет блюда, пишу на салфетке свой номер телефона, имя и с милой улыбкой протягиваю ей:

— Передай это своей напарнице, пусть позвонит!

— Я же вам сказала, она занята… — отвечает мне она с несвойственной ее возрасту твердостью.

— А так? — я вкладываю в салфетку двухтысячную купюру.

Официантка мнется. Вижу, ей очень хочется положить деньги в карман, но в последний момент все-таки не решается. Яростно мотает головой и убегает.

«Да-а-а... дело дрянь!»

Сходил на абордаж, называется… Прямо нагулялся…

Ну ничего, я здесь не последний день! Еще успею попробовать и Кареглазку, и еще какую-нибудь из местных кисок…

Тут ко мне пересаживаются с соседнего столика пара приятелей с бутылкой коньяка.

— Ты чего тут один киснешь? Давай за Новый год…

Глава 5. Подарки для сироток

Тот же вечер:

23:30

Лиза

Мне и моим приемным сестрам в такое время положено уже быть в кроватях, но вместо этого мы собрались в гостиной в апартаментах наших приемных родителей.

Они занимают большой трехкомнатный номер в крыле, отведенном под семейные нужды. Это забавно потому, что нам выделили всего одну комнату, хоть и большую. Нас с сестрами сейчас там проживает уже больше десяти человек.

«У меня для вас кое-что важное», — так сказала мама Марисоль.

И мы, конечно, пришли.

— Девочки, сюрприз! — объявляет она.

— Гостинцы от Деда Мороза! — добавляет папа Авзураг.

И действительно достает мешок, вытаскивает его содержимое на большой круглый стол, за которым они здесь обедают.

— Каждой по коробочке!

Пока он достает обвязанные лентой подарки, девчонки мнутся с ноги на ногу, с нетерпением ждут. Интересно же, что там.

Обычно новогодние подарки у приемных родителей какие-нибудь незначительные. Заколки для волос, лаки для ногтей, книги или покупные сладости, реже какие-нибудь серебряные украшения, но я всегда радуюсь любой мелочи. Мне приятен уже сам факт, что обо мне подумали, обо мне вспомнили, а значит, я хоть немножко важна, хоть самую малость! Быть кому-то важной, на мой взгляд, просто необходимо, без этого ты словно не существуешь… До того как попасть к Габарашвили, я была уверена, что совсем никому не нужна.

«Сто лет в обед ты мне не сдалась!»

«Поди прочь! Ты мне мешаешь!»

«Мне некогда, скройся с глаз!»

Это всё любимые выражения моего биологического папаши.

Помню, пока мама была жива, он был нормальным. Но когда мне стукнуло девять, она утонула. Как говорили соседи — по глупости... Полезла купаться в опасное место на речке, попала в водоворот. Отец не смог ее спасти, хотя очень старался. Клялся в этом на каждую годовщину ее смерти, когда пил с друзьями за упокой ее души. После той истории он толком не мог на меня смотреть, потому что я на нее очень сильно похожа. Кроме того, я больше никогда не была для него достаточно хороша. Замечал меня лишь для того, чтобы отругать.

Рукожопая, мямля, дебилка, бестолочь — самые ласковые прозвища, которыми он меня награждал.

Я была для него самым большим разочарованием в жизни.

Училась неважно, но не потому, что глупая. Я понимала, что объясняли учителя, но во время контрольных просто не могла сосредоточиться, жутко боялась, что ошибусь, и в результате слишком медлила, перепроверяла. У доски вообще отвечать не могла. В общем, троечница с натяжкой, никакая не отличница.

Дома еще хлеще — стоило ему на меня посмотреть, и я обязательно что-то роняла, разбивала. У меня в его присутствии почему-то всё время тряслись руки.

Помню, когда меня удочерили Габарашвили, я еще не понимала, куда попала и чего мне будет стоить это удочерение. Я очень хотела понравиться, хотела, чтобы меня оставили, и бежала выполнять всё-всё, что мне говорили. Как-то раз меня попросили помочь на кухне с посудой. Я постеснялась сказать, что жутко неуклюжая и ничего бьющегося мне доверять нельзя. Решила сделать всё от мебя зависящее, чтобы ничего не разбить. Действовала очень аккуратно. Но когда несла стопку тарелок, чтобы расставить в шкафу, всё же упала и расколошматила... все до единой. Я тогда так разрыдалась, что возле меня собрались все сестры и успокаивали хором. А потом на крик пришел сам папа Авзураг…

Я думала, он мне задаст такую взбучку, что я буду заикаться при одном воспоминании, ведь тарелки ужасно дорогие. Мой биологический отец всё время твердил мне, что я очень дорого ему обхожусь, что на меня денег не напасешься, что я ходячее несчастье и мне надо дать ремня, а заодно сплавить куда следует. А Авзураг вместо взбучки сказал, что это ерунда и что у них еще много тарелок. Я была так растрогана, что снова расплакалась, и все снова бросились меня успокаивать.

Тем же вечером со мной долго беседовала мама Марисоль. Объяснила, что у них за ерунду не ругают, что посуда — фигня, а человек всегда важнее. И если я так люблю всё крушить, она подыщет мне такую работу, где мне нечего будет портить.