Хорошая девочка (ЛП) - Уайт Лили

От полученных в аварии ожогов у меня остались шрамы по всему телу. Я ненавидел эти шрамы, ненавидел себя за то, что вынужден жить с ними, и как только стал достаточно взрослым, начал делать тату, чтобы скрыть их. Теперь мои руки покрывали рисунки разных племен и древние символы, которые большинство людей не распознали бы, но я знал, что они означают, и это единственное, что имело значение. Они защищали от демонов, которые окружали меня, жили во мне и говорили со мной, никогда не замолкая и не давая мне ни минуты покоя.

На моей спине красовалось замысловатое изображение большого чешуйчатого зверя, извергающего пламя, и цветение сакуры сквозь пелену дыма, вызванную дыханием дракона. Потребовались месяцы на завершение этого тату, но каждая пролитая капля крови стоила того. Бесплотные крылья покрывали всю спину, сильные и мощные, как будто только один их взмах мог бы поднять меня над землей.

Никто никогда не видел моего зверя. Никто никогда не видел интерьера моего дома. Еще меньше тех, кто заглядывал ко мне в штаны. Это не значит, что я оставался девственником, которому так и не посчастливилось узнать вкус женской киски. Это случалось очень много раз, а свой член я засовывал в такое количество дырок, что уже сбился со счета. Я не утруждал себя, считая или запоминая их, и больше никогда не виделся с женщинами, после того, как оставлял их пьяными и удовлетворенными в каком-нибудь плохо освещенном туалете бара или же в городских переулках. Обычно они попадались мне уже пьяными и спотыкающимися на каждом шагу в поисках члена, который можно оседлать на ночь. Но все же у меня имелись правила. Я никогда не трахался без защиты, никогда не целовался со шлюхами в губы и никогда не называл им свое настоящее имя. Никогда не снимал рубашку, несмотря на пьяные мольбы увидеть чернила, которые покрывают мое тело. Эти метки были сделаны не для того, чтобы ими любовались, и меньше всего я хотел, чтобы какая-то тупая сучка водила своим пальцем по линиям, которые значили для меня больше, чем просто красивая картинка.

Я был тем, кого называют «отшельником» — чудаковатым, странным сиротой, который вырос сам по себе и остался один, став взрослым. Я не выходил на улицу днем и не знал ни одного из соседей по имени. Дети не звонили в мой дверной звонок на Хэллоуин, а рождественские огни никогда не украшали крышу моего дома. У меня не было ни семьи, ни друзей, ни возлюбленных. Время я проводил в одиночестве. Я не занимался тем, чем занимаются обычные люди, мои склонности отличались. Например, когда мне становилось скучно, я мог начать изучать серийных убийц. Полагаю, вы скажете, что это странно, но мне на самом деле было любопытно. Я задумывался о том, что возможно, эти мужчины и женщины, печально известные своими злодеяниями, слышали тех же демонов, что сидели и у меня внутри. Эти люди слушали их, а потом шли совершать зверские поступки, наслаждаясь ощущением крови своих жертв на руках?

Если их демоны были хоть немного похожи на моих, тогда да, именно так они и поступали.

К своим демонам прислушаться тянуло, но я бы не позволил какому-то ноющему голосу внутри определять мою судьбу. Не хотелось бы, чтобы в памяти засел вид крови жертв на моих руках или их умирающих глаз. Несмотря на дерьмовые карты, которые раздала мне судьба, я не превратился в плохого парня, не желал причинять людям боль и не стал озлобленным. Скорее, наоборот, меня неправильно понимали. Люди, с которыми я был знаком, но которых никогда не подпускал настолько близко, чтобы они узнали, каков я внутри, прикрепили мне ярлык фрика.

С тех пор, как в возрасте тринадцати лет стало известно о моем состоянии, я принимал лекарства. В то время я жил с тетей. Именно она и заметила, что я вижу то, чего нет в комнате, становлюсь очень злым, если слишком много времени провожу наедине и спорю с самим собой. Постепенно она начала прислушиваться к этим спорам и поняла, что это не просто мысли вслух. Я то и дело с кем-то разговаривал. С тем, кого на самом деле не существовало.

Тетя потащила меня к первому попавшемуся психиатру. После многочисленных анализов и нескольких ночевок в больнице, врач сделал скоропалительные выводы и, не имея желания разбираться, напичкал мой карман таблетками и с пожеланием удачи отправил меня восвояси. Тетка серьезно относилась к приему лекарств. Но я их ненавидел. От них я чувствовал усталость и хотел лишь одного — спать. В течение пяти лет я принудительно принимал вещество, которое превратило меня в зомби, отняв способность к воображению. И лишь погрузившись в мир собственных мыслей, я становился немного счастливее.

В восемнадцать я съехал от тети. Мы спорили из-за переезда и последним словом, которое я ей сказал, было «отвали». Спустя три недели она, как и мои родители, погибла в автокатастрофе. Пьяный водитель выехал на встречную полосу, вынудив ее свернуть с дороги, где тетя и врезалась в дерево. Много раз после ее смерти я приходил на место аварии, сдирал обгоревшую кору с дерева, пытаясь удалить доказательство существования женщины, которая посвятила свою жизнь моему воспитанию только для того, чтобы перед смертью услышать «отвали». Этого оказалось достаточно, чтобы разжечь во мне глубокую ненависть к алкоголю, наркотикам и людям, их потребляющим.

Эти дурманящие вещества разрушили мою жизнь, оставили меня одного, заставив скитаться в мире, которого я не понимал и где чувствовал себя чужаком. Я до такой степени возненавидел наркотики, что даже перестал употреблядь лекарства, которые принимал столько лет, и вернулся к темному воображаемому миру в своей голове, полной прекрасных видений и мрачных мыслей. Голоса снова вернулись и бесконечно разговаривали со мной. Не могу сказать, что меня огорчала такая компания, потому что именно они развлекали меня долгими ночами, когда я сидел в темной комнате, освещенной свечами, или иногда мерцанием телевизора.

Войдя в большой центр, где проходил фестиваль, мне бросились в глаза палатки, расставленные по всей территории. Художники сидели, склонившись над мужчинами и женщинами, некоторые из них выглядели явными любителями чернил, но были и те, кто осмелился сделать бабочку на бедре только в знак протеста родителям. Я избегал людей такого типа. Они даже не попытались бы понять проделки моего мозга, поэтому мне был нужен кто-то мрачнее, тот, кто мучился подобно мне, кого я мог называть своим.

За одной девушкой я следил годами. Не постоянно преследовал, а время от времени подсматривал за ее жизнью в интернете. В наше время социальные сети очень сильно упростили поиск людей, и я помню, как не спал поздно ночью, просматривая загруженные фото и пьяные твиты, которые она писала своим друзьям.

Она всегда была пьяной и не в себе, и я задавался вопросом, не пыталась ли эта девушка таким образом забыть свою жизнь так же, как и я свою?

Однажды я наткнулся на нее в тату-салоне в центре города. Ей как раз наносили последние штрихи, а я пришел к художнику, который создал зверя на моей спине. У того клиентка, пустоголовая блондинка с тату в форме сердца на плече, орала от боли и закатила истерику, поэтому я вышел на улицу, чтобы подождать мастера и закончить начатое. Меньше всего в тот день мне хотелось слышать чьи-то визги.

Я стоял у дверей, когда невысокая девушка вышла из салона и прислонилась к стене рядом со мной. Она достала телефон и начала просматривать один из множества сайтов в интернете. Бросив случайный взгляд, я увидел ее имя.

Помню, как несмотря дополуденное время от нее несло спиртным. Она заметила, что я пялюсь в ее экран, и обозвала меня ебаным мудаком, прежде чем обратно зайти в салон, а запах выпивки так и следовал за ней шлейфом.

Моментально возненавидев ее, я смотрел так, будто она одна из тех, кто помог разрушить мою жизнь.

Но даже тогда меня к ней влекло. Она казалась подавленной и разбитой, злой на весь мир и на населявших его людей. Возможно, я встретил свою родственную душу, которой из-за антипатии к общению и дружеским беседам позволил ускользнуть. У меня никогда не получалось непринужденно болтать или вести пустые разговоры о погоде, например. Внутри скопилось слишком много боли и страдания, чтобы просто отвернуть голову и игнорировать их.