Татьяна Алюшина - В огне аргентинского танго
В то довоенное, насыщенное до звона в сердце патриотизмом время одним из главных увлечений молодежи была авиация, гремевшая своими достижениями, спасательными операциями полярников, дальними перелетами через океаны и легендарными летчиками. Разве мог не увлечься этим романтическим героизмом красавец-здоровяк Антоша Потапов, первый заводила, генератор безумных идей и еще более безумного воплощения их в жизнь, головная боль всех учителей, неугомонный, бесстрашный, бесшабашный придумщик и безоговорочный лидер класса?! Разумеется, он занимался в аэроклубе, и летал, и прыгал с вышки с парашютом, и закончил учебу, налетав кучу часов и освоив самые сложные фигуры полета из тех, которые им преподавали.
И естественно, что в летное училище его приняли сразу. А через полгода всех добровольцев, в том числе и одноклассников Антона, уже брали на фронт без всяких вопросов и отсрочек – не удалось Красной армии справиться с врагом за два месяца. Антон ужасно переживал, что его друзья уже воюют с фашистами, бьют врага, защищают Родину, а он вынужден сидеть тут, в тылу, и рвался воевать, учился, как одержимый, чтобы стать первым, а по ночам писал друзьям письма на фронт.
Из всего их класса в живых осталось три девочки и два мальчика – он и Петька Бармин. Все полегли.
В сорок втором и Антон уже воевал. И прошел всю оставшуюся на его долю войну. Всю. Полной мерой! До Берлина и чуть дальше.
Дважды горел в самолете, четырежды прыгал с парашютом из подбитой, падающей машины, один раз приземлился за линией фронта с простреленной ногой и добирался к своим двое суток, ранений разной степени тяжести не перечесть, контузия.
Выжил. Чудом, скорее всего, или хранил кто.
Демобилизовался он в чине майора и вернулся на родину, в свой город Тамбов. Ни родных, ни близких – мама умерла еще до войны, в тридцать девятом, от крупозного воспаления легких, а отец с братом сгинули на войне, он на них похоронки в один день получил, и друзья детства там же все остались.
Вернулся, а квартира, в которой жила его семья, занята эвакуированными. Требовать выселения или права свои качать Антон не стал, пошел в жилконтору, где его поблагодарили за понимание, клятвенно пообещали, что личные вещи семьи ему отдадут в целости и сохранности, и выдали ордер на комнату в коммуналке, пустую, грязную, с разбитым окном и серыми облупившимися стенами. Из всей «обстановки» – колченогий стул.
«Ничего, обживусь, – оптимистично решил бравый майор, – крыша над головой есть, а там жизнь наладим!»
Пошел в магазин и купил матрас, самый широкий, который мог найти, так ему хотелось спать вольготно, намаявшись за войну на узких казенных койках. А вот кровать двуспальную найти не удалось, так он не растерялся, заказал у столяра, которого встретил на рынке. И после первой же ночи, проведенной на полу на матрасе, на сквозняке, нещадно тянувшем от разбитого окна к огромной щели под дверью комнаты, разболелся так, что попал в госпиталь.
К утру у Антона поднялась температура под сорок. Он кричал и метался в потном бреду, находясь все еще там, в непрекращающемся бою. Соседи, с которыми он так и не успел толком познакомиться, перепугались ужасно, услышав посреди ночи громкие крики, пытались его разбудить, прикладывали мокрое полотенце к голове, обтирали холодной водой, а когда поняли, что дело совсем плохо, вызвали врача, и Антона, так и не пришедшего в сознание, увезли в госпиталь.
Ася родилась в Москве. Ее папа работал начальником отдела кадров на большом известном заводе, а мама врачом в ведомственной больнице того же завода. В тридцать седьмом году их арестовали, папу вскоре расстреляли, а маму отправили в лагеря на двадцать пять лет. Не перенеся этого горя, бабушка, мамина мама, с которой осталась Ася, умерла от инфаркта через два месяца. Девочку отдали в детдом для детей репрессированных.
В октябре сорок первого их детский дом эвакуировали, да только без Аси. Случилось так, что за два дня до эвакуации она сильно заболела. Один малыш из младшей группы, забавный и непоседливый пацан, свалился в фонтан, из которого за суетой сборов и по недосмотру завхоза позабыли спустить воду. Ася единственная находилась недалеко и видела, что случилось. Она, конечно, кинулась спасать ребенка. Мальчишка перепугался и все хватался за нее, мешая, и она слишком долго ковырялась в воде, оскальзываясь, падая, снова поднимаясь. Пока дотащила пострадавшего до корпуса, пока объясняла, что случилось, пока мальчишку срочно раздевали, растирали и переодевали, за суетой все как-то позабыли, что и Асе не мешало бы согреться. Она, разумеется, переоделась, растерлась насухо и даже горячий чай выпила, но оказалось поздно – к вечеру поднялась температура, а к утру Ася уже лежала в тяжелейшей горячке.
Асенька, хоть и была маленькой, миниатюрной девочкой, казавшейся хрупкой фарфоровой статуэточкой, но на здоровье никогда не жаловалась. Напротив, никакие хвори ее не брали, она была первой бегуньей по лыжам среди всех, и закалялась, обливаясь холодной водой, как научила ее одна из воспитательниц. И ни разу не болела. Никогда.
А тут такое! И непонятно почему, не так уж и холодно было. Не в Баренцево же море она, в конце-то концов, упала зимой, подумаешь, фонтан, воды по пояс, да еще тепло было…
Но что случилось, то случилось.
И возникла большая проблема. Детский дом уже вывозят, а она мечется в горячке. С собой девочку везти нельзя, в больницу ее брать категорически отказались.
– Да вы что! – возмущалась главврач детской больницы, куда привезли на «неотложке» Асеньку. – Сами ждем эвакуации со дня на день, немец в ста километрах. Да и не возьму я ребенка репрессированных. Вы уедете, а мне что прикажете с ней делать, если она поправится? Этим детям положено находиться в закрытых учреждениях! Вот там пускай и находится!
Привезли ее обратно в детдом. Вообще-то умирать – все понимали, что без надлежащего лечения и ухода у ребенка нет шансов. А какой там уход, этот ребенок был только обузой и не нужен никому… Скорее всего, Асю так и отвезли бы в какой-нибудь изолятор милиции, но тетя Зина, нянечка из детдома, заботливая, всегда жалевшая всех деток, вызвалась остаться с девочкой и присмотреть за ней. Все взрослые понимали, что «присмотреть» означает только одно: дождаться, когда ребенок умрет. Выдали теть-Зине каких-то медикаментов, продукты на десять дней, выделили в помощь сторожа, старого татарина, и оставили с девочкой в опустевшем детском доме.
Но Ася не умерла. Двое суток металась в бреду и поту, но невероятным, чудесным образом выжила, пришла в себя. Сердобольная тетя Зина выходила ее и поставила на ноги. А вместе с выздоровлением поднялся и вопрос: что дальше? Куда девать ребенка?
