Эйлин Форрест - Самый длинный выходной
— В Гвинее, наверно, интересно, — осторожно сказала она, — но мне бы хотелось вначале это обсудить.
— Ты — моя храбрая исследовательница. Иди посиди еще.
— Нет, я должна позвонить матери.
— Тогда мне тоже придется позвонить моей, и остаток вечера мы проведем в плохом настроении.
— Какие они, твои родители? — спросила Эйлин, воображая, какую фантазию она услышит на этот раз.
— Они, — начал Джоэль, осторожно произнося каждый слог, как будто повторял урок, — очень уважаемые столпы еврейской общины. Мой отец — врач, работящий, честно делающий свое дело, а моя мать обожает его, а также и меня.
Так все стало на свои места. Фантазия Джоэля насчет хайлендских крестьян, шпионов и оперных певцов были защитной реакцией на снобизм мелких буржуа, как и его стремление путешествовать и искать приключения. Неудивительно, что будучи так любим собственной матерью, он горько переживал критическое неодобрение Форрестов. Эйлин почувствовала, что, наконец, начинает понимать его.
— Они что-нибудь знают обо мне?
— Нет, ни звука не слетело с моих губ. Я не привык трепать имя женщины даже в респектабельных клубах Голдерз Грин.
— Они будут возражать?
— Моя мать придет в бешенство из-за того, что я лишил ее возможности быть бабушкой в течение трех лет, а отец выставит на стол мерзкое сладкое вино и выразит надежду, что в следующий раз это будет мальчик.
— О! — воскликнула Эйлин. Теперь, когда его родители стали для нее реальными людьми, она почувствовала некоторую нервозность. — Мне они понравятся? — робко спросила она.
— Вероятно, они поставят тебя к стенке, — весело ответил Джоэль, — а потом твои поставят меня.
— О! — снова сказала Эйлин.
— Не обижайся, крошка. Никого нельзя заставить любить другого человека в приказном порядке. Ведь ты выходишь замуж за меня?
— Я должна позвонить, — повторила Эйлин. Она надела плащ и вышла на освещенную светом звезд дорогу. Хлопья снега еще сверкали на склоне холма, но деревья уже стояли черные и голые. Она медленно спустилась с холма и подошла к телефонной будке, думая о том, что ее воображаемый хрустальный шар счастья дал трещину. Ей не хотелось, чтобы их личные дела стали общественным достоянием. И все же Эйлин считала своим долгом сказать матери правду. Любое умолчание будет воспринято как оскорбление.
Она вошла в отсыревшую будку и назвала оператору номер своей матери.
— Мама, это Эйлин. Как вы?
— Привет, милая. Как Гей?
— Прекрасно. Здесь шел снег.
— Как Гей ведет себя?
— Более или менее, — усмехнувшись, сказала Эйлин.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Так, я просто шучу, — торопливо ответила Эйлин. — Она замечательная.
— Я очень рада. И у тебя все в порядке? У вас не слишком сыро? Ты не забываешь проветривать постель Гей? Я положила достаточно теплой одежды?
— Да, да, конечно. Мама, здесь Джоэль.
— Что?
— Я сказала, что здесь Джоэль.
— Ах, дорогая, разве это разумно? — Эйлин безошибочно услышала в ее голосе разочарование.
— Он хотел увидеть Гей, и я сказала, что он может навестить ее, если хочет. Ведь все же он ее отец.
— Не поздно ли вспоминать об этом?
Эйлин сделала глубокий вдох.
— Мама, я думаю, что все будет хорошо.
Она не смогла удержаться от торжествующих ноток в голосе.
— Ты хочешь сказать…
— Да, мы собираемся пожениться.
На несколько секунд воцарилось молчание, и мать произнесла с самым большим выражением тепла и восторга, на какое была способна — Эйлин понимала, чего ей это стоило:
— Дорогая, это великолепно. Но ты уверена?
— Мы разговаривали несколько часов, — объяснила Эйлин, оказывается, мы многого друг в друге не поняли. И, — тактично добавила она, — Гей обожает его. Он чудесно относится к ней.
Возникла долгая пауза. Потом мать сказала:
— С нетерпением ждем вас обоих. Передай Джоэлю наши наилучшие пожелания.
— Он тоже передает их вам, — солгала Эйлин. — Пока. Передай привет папе.
— Когда ты вернешься?
— Завтра днем. Но встречать нас не надо. Джоэль возьмет такси.
Эйлин быстро пошла назад к коттеджу.
— Мать передаст тебе наилучшие пожелания, — сказала она Джоэлю.
— Это героизм или лицемерие?
— Не будь таким противным.
— Хорошо. Наверно, это героизм. Я никогда не считал ее очень человечной.
— И все же, она такая, — вызывающе ответила Эйлин.
— Успокойся, цыпленок.
— Если бы ты знал, какой замечательной она была…
— Я знаю. Если бы она не была столь замечательной, ты бы ответила на мои телефонные звонки.
— Не надо так говорить.
— Извини. Во всяком случае, я смогу доказать свою благодарность ей, сняв бремя с ее шеи. Вообрази, что мы снимем с нее заботу по воспитанию Гей — это мало назвать героизмом.
— Но… — начала Эйлин и замолчала. Было бы предательством по отношению к матери рассказывать Джоэлю о ее страстной любви к Гей и выслушивать остроты о преданных бабушках.
— Она пишет книгу, это главная причина, почему она сидит дома. Но после окончания лета она снова вернется к преподаванию. Эйлин почувствовала себя в столь необычном положении, защищая собственную мать. И еще больше ей захотелось защитить ее на следующий день, когда они приехали домой, и она увидела, как засветилось лицо матери при виде Гей. Она вспыхнула, глаза ее засияли, и полным восторга голосом она позвала:
— Гей, ах, милая Гей, иди сюда и поцелуй бабулю.
Эйлин обрадовалась, что Джоэль, нагруженный сумками и чемоданами, немного отстал и не видел того, с какой жадностью она припала к внучке. Он не хотел заходить, но Эйлин настояла на этом, боясь, как бы не возникла новая ссора с родителями. Эйлин тепло ответила на поцелуй матери.
— Милая, я так рада за тебя, — сказал мать. Потом она пожала руку Джоэлю — «Поздравляю вас».
Джоэль пробормотал в ответ нечто невразумительное, и они пошли в гостиную поздороваться с отцом Эйлин. Она ощущала какую-то робость и смущение, как будто отсутствовала несколько месяцев, а не три дня. Только она начала снимать с Гей верхнюю одежду, как Гей закричала:
— Пусть бабуля!
Эйлин и Джоэль переглянулись. Теперь их трое, и Гей может «выступать» перед каждым из них.
— Голубушка, ты прекрасно выглядишь, — сказал отец.
— Я вдоволь наглоталась свежего воздуха. — Она хотела добавить: «И Джоэля», но вместо этого покраснела.
— Я думаю, нам следует это отметить, — сказал ее отец. Он пошел на кухню и вернулся с бутылкой шампанского.
— Ах, папочка, замечательно!
— Прекрасно! — отозвался Джоэль.
