Людмила Дюбург - Париж встречает дождём
Туристы докладывали: иногда быстро, не вдаваясь в детали. Это означало: все отлично. Иногда разговор длился чуть дольше – жаловались: самолет опоздал, отель не понравился, с погодой не повезло. Екатерина терпеливо выслушивала, соглашалась, уверяя, что обязательно доложит руководству, вставит партнерам и немедленно займется ситуацией. Положив трубку, она думала, что тоже с удовольствием бы поныла где-нибудь на Карибах, потягивая текилу, или в швейцарских Альпах с кружкой глинтвейна. Впрочем, диалог заканчивался на позитиве: клиенты любили своего менеджера, знали ее борцовские качества. Даша и Тимофей расслаблялись дома.
Вера ничего не делала. Радовалась тишине, снегу за окном. Вся мыслительная деятельность сводилась лишь к необходимости срочно принять решение: кто поедет на воркшоп в Италию. Все стараются. Все заслужили. И все хотят. «Может, сами между собой выберут?» – она, кажется, нашла выход.
– Вера Сергеевна! К вам пришли! – крикнула Екатерина, прервав внутреннюю дискуссию «руководства».
– Можно? – в кабинет вошла незнакомая женщина, лет примерно сорока, не больше.
На ней было черное элегантное пальто, слегка припорошенное снегом. Снежинки блестели и на черных волосах, затянутых в тугой узел. «С непокрытой головой ходит, героиня», – Вера посмотрела на гостью, пытаясь вспомнить, где ее видела.
– И вам не холодно?
– Не люблю шапки и шляпы, – улыбнулась та, стряхивая снег. – У вас в Москве вообще тепло, можно и пофорсить.
– Да вы проходите, садитесь, сейчас чай приготовим, – Валентина оторвалась от своих бумаг. – Вы?..
– Я знакомая Алика.
– Бахтиярова?? – в один голос спросили Вера и Валентина.
Алик Бахтияров относился к категории клиентов VIP, ездил с разными подружками «на одно лицо», как шутили в офисе. У дамы, несмотря на привлекательность, лицо было не из этой серии. Вера, наконец, вспомнила: Фрида Кало! Незнакомка была похожа на знаменитую мексиканскую художницу Фриду Кало. Такие же чернющие густые брови, спокойный взгляд, полуулыбка с намеком.
– Соломонов. Алик Соломонов. Вы ему поездку оформляли на Таити и в Париж, – пояснила она.
Никто в офисе не называл Соломонова по имени, как Бахтиярова – по фамилии. Соломонову имя не требовалось. Оно как-то ему не шло. Было не его.
– Я – Грета, – кратко представилась подруга их самого загадочного клиента.
«Ну, конечно, у Соломонова не могла быть подружкой какая-нибудь Маруся. Если не Суламифь, то хотя бы Грета», – заметила про себя Вера.
Вслух она выразила соболезнования по поводу кончины ее замечательного друга, сожалея, что не смогла с ним встретиться и рассказать удивительную историю, которая началась однажды здесь же, в кабинете, а продолжилась в Париже.
– Так расскажите мне. Собственно, я пришла, чтобы передать вам это.
Она положила на стол конверт формата А4.
– Думаю, Алик бы не возражал. Говорил, что вы тоже проявили интерес к посланиям из прошлого. Здесь те самые письма, фотографии, открытки, которые он тогда в Париже купил. Я лишь некоторые себе оставила. Французский начала учить, пытаюсь переводить.
Валентина пригласила в приемную, где уже накрыла чай, принесла конфеты из резерва, пополненного перед Новым годом, и бросила вопросительный взгляд: ей остаться? Зная натуру своего администратора, Вера бросила:
– Давай с нами, и Катю зови. – Затем добавила, обращаясь к посетительнице: – Вы же не против?
Грета была не против. Она будто догадывалась, что должна дополнить недостающие пазлы в портрет любителя казино и блошиных рынков. Всплывавший периодически вопрос «За что сидел Соломонов?» канул в вечность вместе с его первопричиной. Однако, слушая гостью из далекого Красноярска, становилось очевидным то, о чем ранее только догадывались: Алик Соломонов обладал интуицией и талантом делать деньги.
– Для него это было такое же хобби, как собирание древностей. Он говорил, что есть абсолютно законные способы стать состоятельным человеком, но почему-то не все их видят. Или не хотят видеть, или просто боятся.
Оказывается, еще находясь на зоне, Алик подружился со своими будущими компаньонами. Выйдя на свободу, бывшие сокамерники создали многопрофильное предприятие, быстро набравшее обороты. С Гретой Соломонов познакомился примерно три года назад на приватном концерте. Работая преподавателем по классу скрипки, она иногда выступала на частных, корпоративных мероприятиях в составе трио музыкантов.
– Ничего особенного мы и не играли в тот вечер. Обычная программа: попурри из классики всех времен и народов. Алик подошел после концерта. Поблагодарил. Меня поразило, что он запомнил практически весь наш репертуар. С того дня были вместе. И мне очень, очень его не хватает.
– Ну вот… А говорил, что не ходок, и серьезно у него только с акулами! – вспомнила Вера.
– О! Юмор его выручал. До последнего вздоха. В ту поездку с ним не поехала, как ни уговаривал. Не любитель я дальних путешествий. Вот он и меня дразнил… Зубастыми конкурентками.
Воцарилась пауза. Та самая великая пауза, когда лишним становится не просто слово, а даже малейшее движение. Пазл сложился.
– Так что же за история, о которой вы упомянули? – Грета нарушила молчание.
Вера вернулась к событиям осеннего вояжа, стараясь не упустить ни одной детали и не размыть при этом главных персонажей повествования. Показала копию письма Ги. Два листочка бумаги. «Когда переведешь – расскажешь, что там за Бальзак», – полгода назад они расстались с Соломоновым на этой фразе. Много раз Вера представляла себе их будущую встречу или хотя бы разговор по телефону, ее рассказ, воображала его эмоции, строила план вопросов, а задала всего один и не ему, а ей – той, которую он, судя по всему, любил.
– Согласитесь, что тема не модная. Нет драйва. Кого сегодня интересуют чувства, даже если они настоящие. Что скажете?
Грета ответила не сразу. Задумавшись, опять сильно напомнила Фриду Кало.
– Мне кажется, что все-таки на чувства регламент моды не распространяется. Разве мы не хотим быть любимыми? По-настоящему. Чтобы кто-то дорожил, берег, мечтал. Чтобы кто-то ложился спать и просыпался с надеждой, что ничего плохого не случится. Когда иссякнет в мире любовь – закончится человеческая история. Мир, по-моему, активно к тому стремится, взяв курс на саморазрушение. И только крохи любви ко всему настоящему с трудом тормозят этот процесс.
Она говорила без пафоса, не стремясь произвести впечатление. Просто. Настолько просто, что на какую-то долю секунды стало страшно. А вдруг?
