Лидия Новоселецкая - Синдром Glamoura
Я присела на желтую шелковую кушетку, которая вчера так меня восхитила, поджала под себя ноги и обняла себя за плечи, ощутив сильный озноб. При всей моей врожденной мнительности и склонности к депрессиям, такого состояния у меня давно не было. Я остро страдала из-за того, что Вадим ушел, не попрощавшись, из-за того, что меня до холодного озноба пугали надвигающиеся события, которым были посвящены последние три недели моей жизни. Еще я вспомнила, как холодно и безразлично поговорила с Витей, и что я одна в целом мире. Меня накрыло ужасающее, всепоглощающее, жестокое одиночество, от которого, казалось, заболело все тело и зашумело в ушах.
Взглянув в зеркало во второй раз, я расплакалась. Набрав льда в ведерко из мини-бара, я обложила им все лицо, прикрыв глаза. Веки заныли от соприкосновения с холодными кусочками замерзшей воды, от чего я съежилась и со всей неотвратимой ясностью осознала, что в мою жизнь надвигается катастрофа, которую я не могу, не хочу и не знаю, как предотвратить.
Пролежав на кровати двадцать минут, и дождавшись пока лед полностью не растает на моем лице и подушка пропитается талой водой, я промокнула кожу полотенцем и почувствовала себя немного лучше — отек уверенно спадал. Мой фасад медленно приобретал привычные очертания, только не мое душевное состояние, которое, по-прежнему, оставалось далеким от уравновешенного.
Я отлично знала, что мне поможет избавиться от убийственного настроения. Порывшись в маленькой черной сумочке, которую я приобрела вчера вместе с платьями, я отыскала пакетик с белым порошком и стеклянную трубочку, которая раскололась на две части. Пришлось воспользоваться более длинным осколком. Я случайно порезала ноздрю, и тоненькая струйка крови потекла по губам и подбородку на мой белый гипюровый бюстгальтер. Я сосредоточенно смотрела, как на моей правой груди образовывается и быстро растет пятнышко крови, но меня это не расстраивало. По телу растекалась легкость, и я расслабилась, почувствовав облегчение.
Просидев на кушетке еще двадцать минут, внимательно рассматривая рисунок на ковре, я встала и подошла к зеркалу. Мое лицо было в норме. Настроение значительно улучшилось, страхи отступили, и я ощутила уверенность, которая, казалось, покинула меня навсегда.
Надев черные облегающие джинсы Lee Cooper, зауженные к низу, удлиненный синий топ с глубоким вырезом и вчерашние красные лодочки на шпильках, я сделала макияж, надела бижутерию и расчесала сильно запутанные волосы. На мытье и сушку головы времени не оставалось.
На консоли в прихожей, лежал сверток в элегантной синей упаковке от Cartier. Надо же — пронеслось в моей голове — а я совсем про них забыла. Хорошо, что они такие обязательные эти мировые бренды, продающие товары по астрономическим ценам.
Я не стала разворачивать тщательно упакованные ювелирные украшения. Небрежно бросив сверток в пакеты с платьями для вечеринки, я вышла из номера, села в серый Мерседес, принадлежащий "Celebrity time" в Париже и дала указания водителю, ехать в Амбуаз. Меня снова накрывало депрессивное состояние, на душе становилось скверно. Недавно я бросила курить, но сейчас попросила водителя остановиться возле киоска по продаже газет и сигарет, где старая толстая француженка, окинув меня недоброжелательным взглядом, продала мне пачку Житан и французский Cosmopolitan. Путь мне предстоял довольно долгий, журнал мог пригодиться. Хотя, читать не хотелось, глаза болели и слезились. Не знаю, зачем я купила этот дурацкий журнал.
Погода стояла чудесная, только мне было плевать не нее, как, впрочем и на Париж, который был все так же прекрасен, только уже не вызывал вчерашнего собачьего восторга.
Я сняла с журнала целлофан, и, не вчитываясь во французский текст, машинально пролистала его, фокусируя внимание только на названиях статей и рекламных полосах. Затем, надела солнцезащитные очки и закурила. На вкус сигареты оказались непривычно горькими. Сделав несколько затяжек, я приоткрыла окно и выбросила недокуренную сигарету. Невыносимо тянуло вдохнуть еще порошка, но присутствие водителя смущало, да и чувство здравого смысла периодически навеивало слоганы для анти наркотической социальной кампании, которые я когда-то придумывала.
Мы уже выехали в пригород Парижа. За окном пробегали чудесные пейзажи французской провинции — кукольные домики, мельницы и упитанные коровки, жующие травку, на полотне зеленого луга, словно сошедшие с рекламного постера шоколада "Milka".
Я смотрела на все это великолепие через затемненные стекла солнцезащитных очков с безразличием приговоренного узника. Закуривая по сигарете каждые десять минут, я делала несколько затяжек и выбрасывала окурок в окно. Во мне снова росло напряжение и страх, от которых я не могла избавиться, не смотря на все мои попытки договориться с самой собой. Закинув голову на удобный подголовник, мне удалось не надолго задремать.
* * *— Мадемуазель, проснитесь. Мы на месте. Замок Ле Люд — услышала я голос водителя, не успев стряхнуть остатки сна. Мы ехали по зеленой тенистой аллее, ведущей к замку. Вдалеке виднелся сам замок. Могучее белокаменное строение, в стиле рококо.
На территории парка, непосредственно прилегающей к строению, были расположены шатры с накрытыми столами. Официанты ходили с подносами, актеры, переодетые в костюмы ангелов, сбились стайкой возле парадного входа в замок, так называемого, северного, и курили, ведя непринужденную беседу. Их беззаботность злила меня. В какой-то степени я им завидовала. Они влачили нищенское существование, но могли позволить себе вот так беззаботно трепаться прямо на работе.
Вообще, картина напоминала съемочную площадку в ожидании режиссера, то есть, меня. Максим стоял возле немолодого господина в дорогом смокинге. В мужчине я безошибочно узнала главного официанта, которому Макс давал какие-то наставления, сопровождая свою речь несвойственными ему эмоциональными жестами. По всему выходило, что Макс тоже нервничал.
Ко мне подошла очень красивая женщина, лет тридцати пяти, в стильном черном брючном костюме в тонюсенькую полоску. Ее сходство с известной французской актрисой — Кароль Буке, бросалось в глаза, стоило недолго посмотреть на обладательницу этой замечательной внешности. Темно-серые глаза, прямой нос, высокие брови, гладко зализанные волосы, собранные в элегантный пучок. Эта женщина была олицетворением Парижа, каким его видели фотографы, работающие на женские издания. Именно так: Бриджит Нево была воплощением Парижа, и всей французской культуры второй половины двадцатого века, чем моментально завоевала мое глубокое расположение и даже уважение.
