Кристина Леманн - Разлучница
Когда Адельтрауд и Фальк только вернулись из поездки в Нью-Йорк, Северин переговорил с матерью и сознался, что ему пришлось из ростокской бухгалтерии украсть чеки клиентов на сумму в несколько сотен тысяч марок. Эти деньги он перевел на свой счет, чтобы таким образом погасить карточные долги Фалька. Больше всего Понтера Розенштока бесила трусость Фалька. Если бы он, обладая наглостью, подделал бы подпись на одном из чеков или сделал бы что-то в этом духе, возможно, это как-то подняло его в глазах отца. Но то, что он подставлял старшего брата, вызывало ярость и возмущение. Со слезами на глазах Северин просил отца не трогать Фалька. Он, Северин, был согласен отдать эту сумму из собственной доли наследства. Один раз ему пришлось помочь брату.
Адельтрауд тоже умоляла Понтера не выгонять сына из дому. Он всегда был ее любимцем. К счастью — если в этом случае вообще уместно говорить о счастье, — Фальк был настолько тактичным (или же просто-напросто ему не хватало мужества), что сам принял решение и внезапно исчез. Как будто сквозь землю провалился. Шесть лет о нем никто ничего не слышал. Конечно, Адельтрауд не умерла после случившегося и даже как-то успокоилась. Уже после всего этого Гюнтер должен был простить Фалька. Спустя несколько лет Адельтрауд призналась мужу, что каждые полгода сын посылал ей открытку с острова Кос. По крайней мере, у него хватило ума хотя бы успокоить мать.
А вот свою дочь Фальк бросил на произвол судьбы. Когда Розенштоки узнали от Лауры, что Фалька разыскивают представители совета по делам молодежи, Гюнтер взял выплату алиментов на себя. Он передавал девочке подарки и отдельно отсылал деньги на поездки и школьные экскурсии.
Как-то зимой — Гюнтер помнил это как сейчас, — в один прекрасный холодный январский день, перед их дверью внезапно появился Фальк. В своей потрепанной одежде он был похож на бродягу, а его взгляд напоминал взгляд голодного хищного зверя. Но он был хозяином сверкающей старой яхты, отремонтированной и пришвартованной в гавани Варнемюнде. В Кюлюнгсборне не было тогда еще порта для яхт, и он пришел за деньгами, чтобы оплатить простой своего судна.
Ни слова о прощении. Никаких объяснений, но и никаких отговорок. После того как Адельтрауд вдоволь наобнималась с сыном, выплакав все свои слезы от счастья, и наконец оставила его в покое, Фальк задал единственный вопрос.
— Ты дашь мне еще один шанс? — спросил он, уставившись на отца своими пронзительными темными глазами.
В этой сцене было что-то такое, отчего при воспоминании о ней у Понтера до сих пор по спине бегают мурашки.
В тот же момент Адельтрауд все простила сыну. Он стоял перед ней, и все было понятно и естественно. Понтер Розеншток тоже это понимал. В Фальке что-то изменилось, и эта перемена как бы призывала к прощению. С тех пор старик больше всего сердился на его необъяснимое, наглое честолюбие, с которым сын тогда вернулся домой. Розеншток так никогда и не узнал, чем именно занимался его младший сын эти шесть лет, но он видел, что Фальк повзрослел, остепенился, стал сдержанным и уверенным в себе. Разумеется, нельзя отказать тому, кто просит дать хотя бы еще один шанс. Но Фальк так просил, как будто имел на это полное право.
Гюнтер до сих пор приходил в ярость, вспоминая упрямое выражение на его лице.
Фальк исправно вернул отцу все деньги, потраченные им на содержание Рони. В течение трех лет он вернул и те шестьсот тысяч марок, которые Северин украл для него. Очевидно, Фальк неплохо зарабатывал, устроившись маклером по продаже яхт для высших кругов общества. Для Адельтрауд он стал образцовым сыном — надо отдать ему должное. Он всегда был готов помочь по дому, проявлял заботу и ласку. Мать была счастлива, что он бросил свои бунтарские замашки и всячески избегал семейных конфликтов. Но в сущности, это его молчание изматывало всех еще больше. На все просьбы Понтера Розенштока дать ему объяснения, на которые он, как отец, имеет полное право, Фальк отвечал молчанием. Казалось, что сын просто пренебрегает мнением отца.
Обед прошел относительно спокойно. Палтус был просто великолепен. Гюнтер Розеншток молчал, Николь болтала о пустяках, Северин ушел в себя, Фальк говорил только тогда, когда его спрашивали, а Адельтрауд выглядела уставшей.
И только поведение Рони вызывало подозрение: во-первых, девочка ела, соблюдая все правила приличия, во-вторых, она старалась рассказать Жасмин все то, что узнала о шахматах и компьютерных шахматных играх. У Жасмин как раз появилась возможность похвастаться всем, кто ревниво или подозрительно наблюдал за ней. Она рассказала о том, что не получила никакого Эло-звания, так как у нее не было времени для участия в турнире, но случайно выиграла у Фрица, набрав огромное количество очков, которое приравнивалось к двум тысячам Эло. Для сравнения: гроссмейстры доходили до двух с половиной Эло. Так как никого, кроме нее, не интересовала теория вероятности и кривая нормального распределения Гаусса, она не стала вдаваться в подробности.
После обеда Жасмин помогала Адельтрауд на кухне. Она узнала, что Зиглинда каждый день приезжает из Крепелина ровно к восьми, в субботу — только на полдня, а в воскресенье у нее выходной. Тогда готовил Фальк или они куда-то выходили поужинать.
— А теперь мне нужно часик полежать, — сказала Адельтрауд.
— Вам нехорошо?
Адельтрауд улыбнулась.
— У меня была очень напряженная рабочая неделя в Берлине. У нас расстроилось бракосочетание прямо у алтаря.
А теперь клиент не хочет платить.
— А при разводе клиент тоже может потребовать вернуть деньги?
Адельтрауд засмеялась.
— В этих делах все очень зыбко. Речь идет о репутации. Кроме того, у всех хорошие адвокаты. Вообще-то, мне давно уже пора передать кому-то управление своим агентством. Ну, посмотрим еще. Когда Понтер передаст свое дело Северину, тогда я все свои дела переложу на плечи секретарши и мы с Гюнтером отправимся путешествовать.
— Мне показалось, что вы не очень-то радуетесь таким перспективам.
— Как вы все точно подмечаете. — Адельтрауд взяла Жасмин за руку. — Может, мы перейдем на «ты»? Я всегда мечтала о дочери. Но этому не суждено было свершиться. — Адельтрауд продолжала говорить, не давая Жасмин вставить и слова: — Ты права. Всю свою жизнь я работала, хотя могла этого и не делать. Но сидеть дома — это не для меня. Я должна постоянно находиться среди людей. Сейчас Гюнтеру уже шестьдесят три. У него больная спина и высокое кровяное давление. Он вкалывает вот уже сорок лет, и пора, наверное, ставить точку. Мы уже купили билеты на круиз на «Queen Mary-2». Я как-нибудь привыкну к безделью. А в качестве тренировки я пойду в свою комнату и часик полежу.
