Джоанна Кингсли - Ароматы
Ви становилась с каждым днем краше, но она была странно молчалива и похожа на маленького индийского йога, отрешенно размышляющего о смысле жизни.
— Она, видно, ненормальная, — говорила Одиль, но Арман чувствовал, что ребенок бессильно пытается разрешить непостижимые для него загадки окружающей жизни, особенно загадку безумной ревности мачехи.
Арман вынужден был жениться на Одиль, но в душе не противился этому браку и надеялся наладить нормальную семейную жизнь, как потерпевший крушение надеется прибиться к берегу или корабль с сорванными парусами пытается встать на якорь. Интимная жизнь с Одиль не доставляла ему удовольствия, но он надеялся, что со временем привыкнет к ней. Он не любил ее, но ценил чувство семьи, которую хотел создать, и поэтому был к ней добр и играл роль любящего мужа.
Но Одиль никак не подходила на роль любящей жены, она не могла быть ни якорем, ни пристанью, потому что была создана брать, а не давать. Она привлекла Армана обманчивыми приманками уюта и заботы, а теперь собиралась выжать из него все. Никого не любя, она страстно желала, чтобы любили ее. Ей хотелось быть единственной «потребительницей» мужа, и она бешено ревновала его к дочери и вообще к чему угодно — любая привязанность крала его у нее, Одили, он должен отдавать ей все. Ревность ее была рождена не любовью, а завистью и чувством обделенности, доминировавшими в ее жизни до замужества.
Арман пытался защитить Ви и старался не показывать любви к ней, когда Одиль была рядом. Но случалось, что он забывал о своем решении; истосковавшись по дочери, он брал ее на колени, вдыхал запах шелковистых волос, целовал.
Тогда происходили дикие, отвратительные сцены. Одиль называла Армана извращенцем, кричала, что он проделывает с маленькой девочкой то, что положено делать с законной женой.
Арман замирал от омерзения и, глядя в испуганные глазки Ви, боялся, что она вспомнит эти ужасные слова позже, когда начнет что-то понимать.
В конце января в понедельник вечером Арман засиделся допоздна в своей маленькой лаборатории, которую выгородил себе за аптекой. Он испытывал восторг озарения: Вытяжка из розмарина дала поразительный аромат — свежий, горячий, диковатый, как бы воплотивший для Армана воспоминание об Анне. Но он побоялся дать новому аромату имя Анны и назвал его «Зазу». Вдруг он услышал яростный стук в дверь и, смеясь от радости, пошел открывать. — Где вы были? — воскликнул сосед. — Ваша жена родила. Девочку.
Доктор Маллакэн согласился быть крестным отцом ребенка. Он был другом родителей Одили и знал ее с детства. Строгий, густобородый мужчина пятидесяти с лишком лет, он гордился своим участием в Сопротивлении, воевал в маки. Он сразу невзлюбил Армана, не доверял ему и поощрял Одиль в ее попытках раскопать прошлое мужа. Только в память дружбы со старым Бенуа он стал крестным отцом его внучки. Девочку окрестили Мартиной, в честь святого Мартина, который в четвертом веке ввел в Галлии христианство.
Когда они возвращались из церкви, Одиль спросила, где крещена Ви.
— Нигде, — ответил он коротко.
— Значит, она живет во грехе.
Арман промолчал.
— Грешница! — прошипела Одиль. — А ты еще худший грешник — лег в постель с немкой, чтобы произвести на свет эту язычницу.
— Что ты знаешь о моей жене? — возразил Арман.
Пламя ненависти взметнулось в душе Одили, когда она услышала слова «моя жена». В этот миг она поклялась отомстить всем — умершей женщине, мужу, их ребенку. Он оскорблял ее с момента замужества, твердила она себе, пренебрегал ею как женщиной. Она ввела его в свой дом, дала работу, а он думает лишь об умершей жене. Потребность ненавидеть вошла в кровь Одили, и ее ненависть легко перебросилась с безмолвного полумертвого паралитика в кресле на колесах на живое чудовище, разбившее ее надежды на любовь и нежность, которых она заслуживала. Одиль превратилась в богиню мщения: если муж не любит ее, она заставит его страдать. В душе Одили не было доброты или великодушия, которые могли бы успокоить разбушевавшиеся в ней страсти — она потворствовала им, и вскоре они уже вышли из-под контроля рассудка. У нее крепла безумная мысль: если Арман не любит ее, она заставит его страдать, убив его дочь. Она еще не знала, как это сделает, но думала об этом непрестанно. Из мыслей об отмщении родился замысел убийства.
Арман начал раздавать покупателям в аптеке пробные флакончики туалетной воды «Зазу». Он вручал их бесплатно, и жители городка принимали их удивленно и подозрительно. Одиль, узнав об этом, накричала на Армана, — убеждение, что любой товар стоит денег, было у нее в крови. Покупатели, получившие «Зазу» в подарок, приходили снова и платили деньги, унося несколько флаконов с полюбившейся им душистой водой. Теперь Арман часами сидел в своей лаборатории, производя эссенцию и разливая по флаконам туалетную воду. Духов он делать не стал — они были бы слишком дороги для покупателей, но мечтал добавить к производству туалетной воды мужской одеколон того же запаха. Для этого нужен был помощник — Одиль не согласилась бы ему помогать, — и он вышел в субботу вечером из лаборатории, обдумывая, как бы убедить Одиль нанять ему подручного, надеясь прельстить ее перспективой роста доходов.
Он медленно шел по улице, луна освещала деревья, уже пожелтевшие и теряющие листья. В небе буквой «V» летел караван гусей. «Ви, моя Ви, — подумал Арман, — нам тоже надо улететь отсюда! От этой ужасной жизни, которую она ведет по его вине… Взлететь над крышами городка, взявшись за руки. Ви — в длинном платье и с короной на голове… Как летят над крышами Витебска счастливые люди на картинах Марка Шагала, которые он видел в Париже». Караван гусей в вечернем небе исчез, Арман очнулся и выбранил себя за пустые мечты.
Подойдя к дому, он услышал за дверью детский плач и ворвался в маленькую комнату, где спал вместе с Ви. Она сидела в уголке, сжавшись в комочек, с испуганными глазами. Он встал на колени рядом с ней, убеждая ее рассказать, что случилось, но она не отвечала. Наконец она вытянула из-за спины ручонку и молча показала ему — от кисти до локтя тянулся широкий кровоподтек.
Когда он схватил и крепко обнял ее, она выскользнула из его рук и сказала: — Иди к бэби, папа. Она плачет и плачет.
Тогда Арман осознал, что плач, который он услышал на улице, не прекращался. Думая о Ви, он забыл о другом ребенке. Схватив Ви на руки, он вбежал в спальню Одили. Ребенок лежал на полу на животике в луже рвоты, плача и захлебываясь. Он опустил Ви на пол, схватил Мартину и понес ее в ванну, чтобы обмыть. Ви шла за ним, поглаживая спинку сестренки и приговаривая: — Не плачь, не плачь, маленькая куколка!
