Светлана Полякова - Белый кот
— Вы взяли то, что просилось вам в руки, — легонько пожал он плечами. — Иногда вы подходите к книжному шкафу, не задумываясь о последствиях. Протягиваете руку, и какой-то поэт, писатель, уже уставший от молчаливого одиночества, сам прыгает вам в руки… Потому что каждый хочет быть услышанным. Я не говорю о плохих поэтах и писателях, эти не наделены даром сохранять дыхание в своих строках после смерти…
— Получается, что он сам оказался у меня в руках?
— Может быть, виной тому атмосфера одиночества в моей квартире, — рассмеялся он.
Смех, правда, получился невеселый…
— «Но иногда его одиночество соприкасается с моим, и тогда рождается чудо». — Женя не помнила, откуда эти слова, где она их читала. Более того, она не знала, почему вдруг произнесла эти слова — или поэт сказал их сам, объяснив, что происходит в тот момент, когда «соприкасаются два одиночества»?
Чу-до…
— Кофе.
Он сказал это таким же тоном, как если бы сообщил: «Чудо готово. Оно ждет вас, любезнейшая Евгения, на кухне. Дымится в маленьких фарфоровых чашках, можете проверить — фарфор настоящий. И чудо тоже настоящее…»
Она вдруг поняла, на кого он похож, и успокоилась.
На безумно любимого Женей Грина. Только еще молодого, только начавшего крестный, мученический путь. Еще не познавшего, что есть такая болезнь, как инакомыслие. Инако-чувствование… Инако-восприятие мира, и этой приставки «инако» не прощают. Бьют так больно, что душа харкает кровью, как больной туберкулезом…
Почему к ней пришли эти мысли именно сейчас, в его обществе, в его доме?
Ведь она давно перестала быть «иной». Она стала такой же, как все. Маленькой частичкой «агрессивного меньшинства».
Музыку он включил тоже почти забытую — «Вельвет андеграунд», и Женя не выдержала — спросила, где он достал такой раритет. Чтобы убежать от ощущения почти забытой тяжести в душе и одновременно легкости, странной смеси, когда душа начинает снова трудиться…
— Это раньше было достать проблематично, — мягко улыбнулся он ей в ответ. — А теперь — все, что угодно…
Они поговорили о том благословенном «раньше», словно снова окунулись в те дни, когда «все было зеленым и радостным» и они были так юны. Его глаза теперь светились, а улыбка на губах потеряла горькую саркастичность, став почти юношеской. Жене уже начало казаться, что она этого человека знала всегда, просто почему-то они не общались некоторое время. Даже в кафе он ходил то же самое, где можно было оставить записку приятелям. «Почему я вас там не видела?» — спросила Женя. «Может быть, мы просто друг друга не замечали», — ответил он. И Женя возразила, что она бы его заметила. А он сказал — это ей сейчас так кажется… Но ведь он тоже Женю не заметил.
— Или заметил, но сейчас не узнал…
А узнал только что. Разве в прежней Жене легко угадать ту дамочку на высоких каблуках, в дорогой шубе? Жене теперь и самой не нравился ее образ. Потому что ей его навязали, а она не смогла отказаться… Сил не было и уверенности в собственной правоте.
Может быть, он начал узнавать сейчас, когда Женя максимально приблизилась к тому, утраченному, облику?
«И только начала приближаться к собственной душе».
Время текло незаметно и чересчур быстро.
Оно всегда спешит, когда хорошо.
Посмотрев на часы, Женя даже испугалась — оказывается, они проговорили уже больше часа!
— Мне еще добираться, — расстроилась она.
— Почему вы переехали, Женя?
— Так вышло…
Ей совсем не хотелось посвящать его в подробности своей незадавшейся жизни с Панкратовым. И объяснять, почему она решила спастись бегством в свою квартирку на самом отшибе города, тоже… Сейчас вся история виделась ей в совсем невыгодном, даже унизительном каком-то свете. И дело тут было не в банальной измене. Что-то другое. Женя еще не поняла, но догадалась уже — дело было в ней самой. Она в «панкратовский период» казалась теперь самой же себе ужасно жалкой, глупой, раздавленной… И — обыденной, как большая алюминиевая кастрюля.
Или стол. Или телевизор. То есть, проще говоря, Женя Лескова почти пять лет выполняла функции предмета обихода.
Она грустно рассмеялась. Повторила про себя: «Кастрюля Женя», — и поднялась.
— Мне пора…
— Я вас провожу.
— Это далеко, — возразила Женя, хотя ей ужасно хотелось еще немного побыть рядом с этим человеком.
«Кастрюля, — напомнила она себе, наблюдая, как он одевается. — Ты просто снова ею станешь…» «Он другой», — возразила она своему внутреннему голосу. «Панкратов тоже сначала был другим».
«В конце концов, мне страшно идти одной…»
«Я же говорила, что ты навсегда останешься предметом. Придатком. К кому-то… Даже к собственным подругам…»
Ах, это гадкое «альтер эго»! Всегда оставляющее последнее слово за собой, критичное сверх меры! «Немудрено, что у меня застарелый комплекс неполноценности, — подумала Женя, выходя на темную улицу. — Скоро начнут разыгрываться приступы при смене погоды…»
Вокруг одинокого фонаря мелкими белыми мухами резвились снежинки. Начиналась вьюга. Женя обернулась встревоженно и сказала своему спутнику:
— Кажется, это была не лучшая идея — отправиться меня провожать в такую непогоду… Давайте сойдемся на том, что вы проводите меня до остановки. Дальше я все-таки доеду сама…
— А я буду нервничать, — усмехнулся он. — Нет уж, меня этот вариант совершенно не устраивает…
— Хорошо, я вам позвоню…
— Кстати, вы не дали мне свой новый телефон. И адрес…
— А я вам и старый не давала… Он похлопал себя по карманам: — Черт, я забыл блокнот…
— У меня есть…
Женя достала из сумочки органайзер. Вырвала листок. Записала свой адрес и телефон.
— Вот. Позвоните через час… Убедитесь, что со мной все в порядке. Все дурное, что могло со мной случиться, уже случилось, поверьте.
Она остановила машину и договорилась с хмурым водителем о цене. Вышло дороговато, но куда денешься…
— Позвоните, — сказала она. — Видите, меня довезут до самого дома в целости и сохранности…
Он развел руками.
Вьюга бушевала все сильнее и сильнее.
Женя обернулась, чтобы помахать ему еще раз рукой, и увидела его одинокую фигуру, застывшую посреди снежного вихря. «Может быть, я была не права, — подумала она. — Похоже на бегство… Но сейчас мне кажется, что я все решила правильно…»
Она не знала, чего она боялась. Только сейчас, запертая ненадолго в клетке с равнодушным водителем, она отчетливо поняла, что именно страх заставил ее убежать. Все остальные доводы — беспокойство, как он станет добираться из ее глухого спального района или — а если он останется?.. Именно это. Если он останется…
