Обречен тобой - Юлия Резник
– Ничего. Я не настолько тебя старше, Лена.
– Да. Выходит, Мир всегда предпочитал помоложе, – усмехается она почти весело.
Как это прокомментировать – не знаю. Но и выглядеть стервой не хочу. Приход ко мне требовал от Лены изрядного мужества. И я не могу не уважать ее за то, что она не набросилась на меня с обвинениями, а пытается выстроить нормальный диалог. Хотя для меня это здорово все усложняет. Будь она стервой, было бы легче справиться с муками совести.
– Этим грешат многие мужчины.
– Наверное. У меня не слишком большой опыт. Мы с Миром три года вместе, а до этого у меня на уме была лишь учеба.
Три года. Их отношения длятся на год больше, чем наши. Я почему-то совсем к этому не готова. В голове мелькает параноидальная мысль, что она не зря об этом упомянула. Какой бы замечательной девочкой Лена не была, ей хватает женской мудрости действовать тонко. Не удивлюсь, если у нее тоже уже есть план, как не дать мне разрушить их с Миром отношения.
Ловлю ее прямой направленный на меня взгляд.
– Мне жаль, что все так.
Засунь в задницу свою жалость!
– Ничего. Как говорится, дерьмо случается.
– Все равно это несправедливо. В мире рождается столько детей, которые не нужны их родителям, а нормальные женщины вроде тебя страдают.
Чертов Мир! Нет, я понимаю, что он был вынужден объяснить Лене происходящее, но… Как же это унизительно! Пожалуй, еще никогда я так остро не ощущала собственную неполноценность. Которая на фоне со всех сторон идеальной Лены кажется совсем уж карикатурно-утрированной.
Мне хочется заорать, срывая горло: «Что на самом деле несправедливо, то как раз это, Лен!», но вместо этого я довольно миролюбиво замечаю:
– Ну, все не так безнадежно.
– Да, я понимаю. Но и ты пойми, Вик. Мир-то тут при чем? Ты же была с ним. Знаешь, какой он. Тебе не кажется неправильным взваливать на его плечи такой неподъемный груз?
– Я не заставляла его кончать в баночку, Лена. Он сделал это добровольно, вполне осознавая последствия. Скажу больше – он сам это предложил.
– Десять лет назад!
– Ну, как видишь, за десять лет ничего не поменялось.
– Это не так. По меньшей мере, поменялись его чувства. И мотивы поступков. Сейчас в них нет ничего кроме жалости.
– Если так – тебе нечего бояться, правда?
Укол достигает цели. Лена хмурится. Пробегается красивыми тонкими пальцами по пышным волосам, лежащим на ее хрупких плечах волнами.
– Неужели ты правда думаешь, что меня привел к тебе страх? Я, может, тебя разочарую, Вика… Но нет. Я уверена и в Мире, и в наших отношениях.
Надеюсь, мне удается держать лицо. Надеюсь, моя маска вежливой заинтересованности не лопается, как лопается что-то внутри, раня острыми и тонкими, словно стекла битой елочной игрушки, краями.
– Я пришла к тебе, потому что очень его люблю. Мне больно смотреть, как он мечется, загнанный тобой в угол. Мир никогда тебе не покажет слабости, но поверь, решение согласиться далось ему нелегко. Ему пришлось через себя переступить. Не знаю, в курсе ли ты, но по определенным причинам семья для него – не пустой звук. Мир очень ответственно подходит к идее ее создания. А тут приходишь ты и подчистую рушишь все его планы.
Я в курсе, да.
Как же больно от того, что и она, видимо, тоже.
Неужели он и ей рассказал о своем несчастливом детстве?
А ты, Вик, что думала, он только тебе открылся? Думала, ты особенная для него, да, Вика-а-а?
– Папа Мира рано умер. Он очень боится, что будет плохим отцом, потому что не имел достойного примера, – поясняет Лена, неправильно интерпретировав проступившие на моем лице эмоции.
Я прикрываю глаза, испытывая какое-то совершенно ненормальное облегчение. Ничего… Ничего она про него не знает. Да, отец Мира действительно рано умер. Но вовсе не поэтому Мир опасается того, каким отцом будет он сам. Всему виной его отчим. Который бил смертным боем и самого Мира, и его бесхребетную мать, унижал их, запойно пил и в принципе не давал жизни. Ну, и ПТСР, конечно. Куда без него?
– Я не прошу его становиться отцом моему ребенку. Или как-то участвовать в его жизни.
– Ну, кому ты врешь, Вик? Если ты хоть немного знаешь Мира, то не можешь не понимать – он ни за что не сможет остаться в стороне.
– Я ничего не знаю! Десять лет прошло… Сама же говоришь.
– Есть вещи, которые не меняются с течением времени.
– Какой-то бессмысленный разговор, Лен. Были бы у меня варианты, а так… – развожу руками. К счастью, хоть тут мне не приходится изворачиваться – вариантов у меня и впрямь нет. – Взывать к моей совести, боюсь, совершенно бессмысленно. Мир дал согласие, и что бы им ни двигало в этот момент, я просто не в том положении, чтобы отказаться.
– Что ж. Ну, по крайней мере, у меня остается надежда, что из этой затеи ничего не выйдет, – задумчиво протягивает Лена.
– А еще ты можешь забеременеть первой.
– Нет. Зачем? Мне не нужно беременеть, чтобы удержать мужчину. Всему свое время.
Ах ты ж… Су-у-ука. Думаешь, мне ребенок только для этого нужен? Что ты вообще знаешь? Об этом… И обо мне?! Понимаешь ли, сколько боли связано с моим диагнозом, сколько слез пролито? Океаны, Лен… Тебе и не снилось.
Но она, конечно, молодец. Далеко пойдет девочка. Я даже восхищаюсь ее целостностью. Может, такая и нужна Миру, да. Но это не означает, что я откажусь от своих планов его вернуть.
Скомканно прощаемся. Лене удалось меня выбить из равновесия, но, к счастью, у меня столько работы, что обсасывать ее визит совершенно некогда. Сосредотачиваюсь на делах. Засиживаюсь допоздна в офисе, а приезжаю самая первая. На выходных вместе с рабочими катаюсь по объектам, которые потихоньку начали готовить к зиме. Физический труд – отличное лекарство от хандры, а возня в земле для меня – самая лучшая медитация.
Постепенно дает о себе знать прием гормонов. Мое настроение неуловимо меняется. Я уже и не помню, когда плакала, а тут чуть что – глаза на мокром месте. Могу разреветься просто от окружающей меня красоты. Могу – от жалости к себе. Могу – от тоски… Почему-то все чаще
