Скажи, что любишь (СИ) - Дюжева Маргарита
Кирилла это бесит. Холодные глаза хищно узятся, я и опасный взгляд молнией стреляет в мою сторону. Я твердо смотрю в ответ.
Ничего, Смолин, проглотишь. Тебе мешал радостный блеск в глазах влюбленной в тебя девочки? Хотел приструнить? Поздравляю, ты своего добился. Теперь эта девочка сама рада избавиться от своей влюбленности. Получится это или нет – другой вопрос.
— Ты же понимаешь, что я не отступлю, — спрашивает таким тоном, будто мы с ним погоду обсуждаем. Но я-то знаю, что скрывается за размеренными интонациями. Вижу по ледяным глазам, которые в этот момент ни черта не ледяные.
— А ты понимаешь, что смысла в этом нет? Ребенок — это не клей и не скотч, чтобы склеивать то, что уже сломалось. А в нашем случае то, чего и не было.
— Значит, будет, Свет, — его уверенности можно позавидовать. Ни капли не сомневается в своих словах.
— Смешно.
— Поверь, смеяться – это последнее, чего мне сейчас хочется. Постоянно думаю о том, как у нас все было, и как могло быть, не включи я обиженного мальчика, и не начни «воспитательную работу» в отместку на решение родителей.
— Да никак бы не было, — криво улыбаюсь я, — ты меня не любил. Тебя заставили. Какие еще могли быть варианты? В сказку о том, что внезапно перед брачным алтарем между нами бы вспыхнула неземная любовь, и остаток жизни мы бы порхали, взявшись за руки, я не верю.
Отвожу глаза, чтобы он не понял, что раньше еще как верила. Что эта сказка была моей любимой, и я ничуть не сомневалась, что в итоге все так и будет.
— Мне жаль, что я все обломал. Но планирую исправить.
— Интересно как? — горький сарказм выплескивается наружу, — память мне сотрешь? Машину времени придумаешь?
Ловлю себя на мысли, что за этот день мы с ним говорим больше и гораздо откровеннее, чем за все время нашего убого брака. Я вообще в шоке, что мы можем говорить.
— Буду завоевывать.
— О как, — вскидываю брови, — долго воевать планируешь?
— Пока ты меня не простишь.
— Кир, хватит, пожалуйста. Ты не виноват в том, что не любил меня тогда, и не надо себя переламывать сейчас. Не любишь и ладно. Я тоже от своих чувств уже отказалась. Даже если пытать станут, ни за что не скажу, что когда-то тебя любила. Так что проехали. Давай просто подстраиваться под те обстоятельства, которые у нас есть
— Они меня не устраивают, — заявляет категорично Смолин, — есть женщина, которая мне небезразлична, чтобы не происходило между нами в прошлом. Есть ребенок. Значит, будет и все остальное.
Небезразлична…
Я не могу сдержать обреченный, пропитанный горечью смех:
— Слушай, а если кто-то из твоих уточек придет с пузом, ты ей то же самое скажешь?
Ответ звучит жестко и уверенно:
— Только тебе.
Я не знаю, чем заслужила такое особое положение, но оно меня не радует. Лучше бы Смолину было плевать на нас, лучше бы оставил в покое, потому что я не представляю, как жить дальше, если он постоянно будет рядом.
Я его боюсь. И себя боюсь. И того, что несмотря на здравый смысл, на опаленные до черноты наивные крылья, в сердце все равно пробивается надежда.
А вдруг…
Он словно читает мои мысли:
— Ты всегда будешь в приоритете, потому что ты – мать моего наследника. Или наследницы? — переводит на меня вопросительный взгляд, а я только жму плечами:
— Кто ж его знает. Так сидит, что ни на одном УЗИ не смогли точно рассмотреть. Будет сюрприз.
— Сама как думаешь?
— Никак. В голове полная сумятица. Иногда просыпаюсь утром и уверена, что девчонка будет, а вечер ложусь спать и точно знаю, что парень. А на утро все заново повторяется, — ловлю себя на том, что сижу и с блаженной улыбкой глажу свой тугой, как барабан беременный животик. Спохватываюсь, и сердито отдергиваю руку, — Ты мне зубы не заговаривай. Это не имеет никакого отношения к нашему разговору.
— Почему же. Мне интересно, узнать, как и что.
Надо же, какой любопытный. Четыре месяца после развода ничем не интересовался, а тут пробило.
— Спрашивай. Расскажу все, что захочешь. Но на этом все.
Я пытаюсь провести границу, выстроить стену, за которую он не посмеет сунуться, но, кажется, Смолину плевать на мои жалкие попытки:
— У ребенка должен быть отец.
— Будь. Я не собираюсь запрещать вам видеться. Хочешь – приходи, не хочешь – не приходи. Здорово ведь? Мечта любого мужика. Ноль претензий, минимум обязанностей. Красота. Живи в свое удовольствие, а если желание есть и время свободное появилось, можешь проведать детеныша. Никаких тебе ночных воплей, памперсов и прочих радостей младенчества.
К счастью, мы уже почти подъехали к моему дому. Машина забирается во двор по рыхлому снегу и останавливается рядом с подъездом.
— Спасибо за то, что подвез, Кирилл.
Он не реагирует. Только когда выхожу на улицу и уже почти закрываю дверь, уверенно произносит:
— Я готов к ночным воплям.
— Всего хорошего, — сдержано улыбаюсь и ухожу, зная, что ледяной взгляд неотрывно следует за мной.
И только в подъезде получается нормально выдохнуть. Оказывается, за время, проведенное вместе с бывшим мужем, я дышала через раз.
Мне с трудом удается добраться до своей квартиры. Вроде все хорошо, и самочувствие радует, но словно все силы взяли и выкачали. Полное опустошение.
Я насильно переключаю себя на текущие проблемы. Меня больше недели не было дома, столько дел накопилось. Убраться, постирать, приготовить. Фиалки, наверное, совсем засохли.
Я отпираю дверь и устало перешагиваю через порог. А там…
Цветы в кухне и в гостиной. Роскошные букеты.
Но и это только начало. Чем дольше брожу по дому, тем больший шок меня накрывает. Холодильник забит, текущий кран в ванной починен, кругом чистота, фиалки во всю колосятся, а в комнате на журнальном столике лежит записка, написанная строгим почерком.
Я разговаривал с Ирина Михайловной. Она сказала, что тебе надо больше отдыхать и ни в коем случае нельзя перенапрягаться. Если что-то потребуется – звони. Кир.
— Вот сукин сын…
Глава 12
Звонок от Нины Ивановны Смолиной застает меня за очень важным занятием. А именно: я пытаюсь дотянуться до пальцев на ногах и покрасить ногти. Беременный педикюр – мероприятие веселое и экстравагантное. Тут тебе и акробатические этюды, и песни с плясками и фигурное пыхтение от напряга.
— Слушаю, — отвечаю не глядя, и когда в трубке раздается ласковое:
— Здравствуй Светочка, — роняю на пол кисточку.
— Да чтоб тебя…
— Света?
— Простите, не вам. Неполадка небольшая.
— Ааа, — понимающе тянет она, — а мне вот птичка на хвосте принесла, что скоро внук у нас родится? Или внучка?
Ага. Большая такая птичка. Снежный павлин называется.
— Не знаю, — честно признаюсь, — по УЗИ не видно.
— Точно пацан будет, — убежденно отвечает она, — я когда с Кириллом ходила, никто ничего увидеть не мог. Такой верткий был, просто веретено.
Зато сейчас как ледяная скульптура.
Я все еще негодовала от того, что он в мое отсутствие хозяйничал у меня дома. Вроде и приятно, что позаботился и в то же время бесит, что не воспринимает мои слова всерьез и раз за разом вторгается на мою территорию.
— Вы уже решили, как назовете? Придумали имена?
Вопрос вгоняет меня в ступор, потому что он звучит не «ты решила», а «вы решили», словно это в порядке вещей после не слишком счастливой семейной жизни и развода, сидеть рядом с бывшим муженьком и самозабвенно придумывать имена.
— Пока нет, — сдавшись, закручиваю крышечку на флаконе с лаком – все равно ничего не выйдет, проще к мастеру записаться.
— Как насчет Александра или Романа? Александр Кириллович, по-моему, звучит солидно.
— Не плохо, — уклончиво отвечаю я.
— А для девочки подойдет имя София или Ксения. Как тебе? Ксения Кирилловна?
— Чудесно.
— Время еще есть, надо будет обсудить варианты.
— Непременно.
Вот просто сплю и вижу, как бы пообсуждать имена будущего ребенка с бывшей свекровью. Нет, отношения у нас с ней были неплохие. Я ни единого дурного слова не могу сказать в адрес этой суетливой, обо всем переживающей женщины. Но мы общались не потом что прониклись друг другу и превратились в лучших подружек, а потому что были семьей. Единственное, что нас объединяло – это Смолин. И как только эта связь исчезла, наше общение ожидаемо сошло на нет. И теперь, я была не уверена, что хочу его форсировать. Нина Ивановна будет чудесной бабушкой, и запросто смогу доверить ей свое чадо, но в первую очередь она мать Кирилла.
