Неспортивное поведение - Рэйчел Ван Дайкен
Щеки ее были ярко-красными, глаза ясными, губы сжались, словно она старалась не думать о том, как мы поцеловались в последний раз.
— Разве я что-то говорил о сексе?
— Нет, но…
— Один поцелуй, — закончил я.
— Один поцелуй? — ее глаза сузились. — А потом я смогу спать у тебя в свободной спальне?
— Один поцелуй, — повторил я. — Безобидный.
Мы оба знали, что это ложь.
Не было ничего безобидного в том, как мы соприкасались, как и не было ничего безвредного в том, каким он был на вкус. Ее, вызывающий зависимость вкус, мог бы стать моей погибелью, и хотя я это знал, но все равно «зажег спичку и махал ею», пока он не обожжет мои руки чертовски сильно.
— Хорошо. — Кинс закрыла глаза. — Вперед.
Ее лицо было лишено эмоций, совершенно спокойным.
— Это не то, что я имел в виду.
Один глаз открылся, затем второй.
— Ты сказал «один поцелуй»?
— Правильно, но ты должна меня поцеловать.
— Миллер! — Ее голос был раздраженным. — Это то же самое.
— Если бы это было одно и то же, ты бы не спорила со мной, не так ли? Но, эй. — Я немного отстранился, чтобы между нашими телами было несколько сантиметров. — Если ты предпочтешь снять гостиничный номер, используя, как я предполагаю, деньги брата… — это был удар ниже пояса. Один из тех, что напомнил Кинси, что, как бы она ни ненавидела своего брата в тот момент, он был причиной, по которой девушка могла жить и дышать черлидингом, это была ее жизнь.
Потому что она зарабатывала охренительно мало.
Это была игра.
Я использовал ее гордость против нее.
Но я был отчаявшимся человеком.
Отчаянно хотел ее поцелуя, прикосновения и, может быть, просто отчаянно хотел доказать и ей и себе, что что-то между нами может быть хорошим.
Даже если это означало, что это не может длиться вечно.
— Прекрасно. — Рукой она сжала мою рубашку и встала на цыпочки. Я позволил ей притянуть меня до ее уровня. Мне хотелось встретиться с ней на полпути.
Но это разрушило бы мой замысел.
Поэтому я пригвоздил к полу свои гигантские ноги и ждал первого касания ее губ.
В гипнотическом, сжимающем сердце движении, ее рот слился с моим, ее губы замедлились.
Один шаг.
Два.
Ноги Кинси переплелись с моими, ее бедра наткнулись на мои, и я глубоко вздохнул через ее легкие, через ее рот, сделав моим. Заявляя права на воздух, на пространство между нашими телами.
Между нами распространился жар. Кинси медленно скользнула ладонью вверх по моей груди и обхватила мою шею, а затем другой рукой, и повисла на моем теле. Я поднял Кинси за попку и посадил на столешницу, ни на секунду не отрываясь от желанных губ, вытягивая каждый поцелуй из ее рта, как наркотик. Всего лишь еще одна доза, а затем еще одна.
Слова, которые были сказаны между нами, сжигали дотла, окутывали дымом. Поцелуй усилился, а потребность утроилась. Я, не торопясь, целовал гибкую шею. Пробовал, а затем снова заявлял права на губы.
Ее язык изучал мой рот, медленно, нежно, затем Кинси отстранилась и схватила меня за бицепсы, впиваясь пальцами в мою кожу достаточно сильно, чтобы остановить мое нападение на ее рот.
— Один поцелуй, — повторила она, хриплым голосом.
— Это был один поцелуй, — поправил я.
— С чего ты так решил?
Я заправил за уши ее волосы, она слегка вздрогнула.
— Потому что мой рот ни разу не отрывался от твоей кожи.
Хотя мне снова хотелось притянуть ее в свои объятия, чертовски сильно ее поцеловать и раздеть.
Я этого не сделал.
Я сделал шаг назад, и еще один, затем повернулся и схватил сумки Кинси.
— Мы должны идти.
— Точно. — Кинси соскользнула со столешницы, прижала ладонь к своему раскрасневшемуся лицу, затем обошла квартиру, подняла последнюю сумку, подобрала пару шлепанцев, которые бросила мне в лицо. — Спасибо за это…
— Именно это делают друзья.
Не знаю, почему я это сказал.
Почему я снова нарисовал эту чертову линию на песке.
Возможно, это было самосохранение.
Или мой мозг защищал каждый оставшийся кусочек моего сердца.
Потому что за эти несколько коротких минут мог поклясться, Кинси не просто целовала меня, она высасывала боль и, в первую очередь, заставляла забывать причины, по которым я помог удалить ее из страны.
И все причины, по которым я сделал бы это снова.
Потому что все еще был эгоистом.
А когда ты эгоист, то сосредотачиваешься только на том, что можешь придумать, как отгородить себя от боли других.
ГЛАВА 15
КИНСИ
Две недели.
Вот как долго я жила с Миллером Квинтоном.
И за это время все превратилось в ужасающе нормальную вещь: не только лицезреть его в одном лишь полотенце, наверное, девяносто девять процентов времени, но и смотреть на его мелькающую голую задницу, когда он забывал — правильно, забывал — постирать вещи.
По утрам он пил молоко с голым торсом, я это знаю, потому что почти каждое утро натыкалась на эти мускулы на кухне.
Делал такой черный кофе, что я волновалась, что однажды проснусь и обнаружу волосы на своей груди.
А еще купил для меня специальную кружку.
Розовую.
С буквой «К» на ней.
Короче говоря, Миллер Квинтон медленно меня убивал.
Он профессионально делал протеиновые коктейли, всегда хранил запасы фруктовых снеков, на случай зомби-апокалипсиса, а еще был «недостаток» (его слова, не мои) — он был настоящим джентльменом.
Я имею в виду настоящим джентльменом.
Однажды вечером после двойной тренировки я пришла к нему домой, он не только набрал мне ванну с пузырями, но и спросил, не хочу ли я шампанского, пока буду ее принимать.
Лишь только на пятнадцатый день мое терпение лопнуло, я полностью потеряла контроль над собой и чуть не вмазала кулаком в его прекрасное лицо, потому что… как, черт возьми, он посмел!? Миллер не должен был делать меня счастливой, готовить мне яйца или следить за тем, чтобы я пила кофе из собственной керамической кружки! Мы встречались не на самом деле, и все, что он делал, заставляло меня хотеть, чтобы все было по-настоящему. А это было очень несправедливо, поскольку Миллер был как эмоциональный террорист, который бомбил твое сердце только для того, чтобы сказать, что тебе придется покинуть страну, найти там достаточно большую больницу, чтобы можно было это исправить!
К тому времени как я вернулась домой тем вечером, я закипала. Закипала! Миллер оставил записку в моей
