Проверка на измену (СИ) - Орлова Ирма
Карина уже не просто держит меня за руку, а обнимает, и я прячусь в ее мягкую меховую шубку, лишь бы не увидеть случайно ничего, что видеть не хочется.
— Ника, кажется, выносят, — теребит меня Карина за плечо через некоторое время.
Я срываюсь из машины, бегу к носилкам. По пути отмечаю — тело не накрыто тканью. Жив!
Меня пытаются остановить, и я беспрекословно подчиняюсь, сама замираю. Дима на носилках не движется, его одежда — даже куртку не надел в машине, как и всегда, — пропитана кровью. Особенно правое плечо и ноги. Его увозят в машину скорой быстро, меня не пускают за ним, но вежливо спрашивают:
— Вы знакомы?
— Да…
— Вы Ника?
Я поднимаю голову на знакомое имя.
— Откуда вы знаете?
— Мы пытались позвонить вам, — объясняет врач скорой. — Ваш телефон записан у молодого человека как контакт для экстренных случаев.
Не мама, не его драгоценный босс Андрей, а я… вот уж не ожидала.
— Вы можете назвать его данные?
— Кое-какие могу, фамилию, имя, дату… Что с ним? Он будет жить?
— Давайте вы продиктуете данные, пока его укладывают, и нам нужно ехать, — терпеливо просит врач, и я, конечно, рассказываю все что знаю. Диктую свой номер, чтобы потом со мной дополнительно связались. Меня также просят сообщить обо всем родителям Димы — и что мне говорить? «Ваш сын при смерти, держитесь»? Кажется, у мамы Димы какие-то проблемы со здоровьем, ей точно нельзя про такое знать…
Дима, ты выбрал самый неподходящий «экстренный» контакт в мире!
— Вы его жена? — спрашивает врач напоследок. Я быстро соображаю и говорю:
— Да!
— Мы везем его в третью городскую. Можете поехать следом, но смысла в этом немного. Сейчас его отвезут в операционную. Лучше потратьте это время с умом и оповестите всех, кого стоит оповестить. Состояние тяжелое. И вот, возьмите, — врач передает мне Димин телефон.
Почему-то мне кажется, что он не должен был этого делать. Больше врач ни о чем не спрашивал — он быстрым шагом дошел до скорой, и машина тронулась, освещая путь мигалкой.
«Состояние тяжелое», — застряло в голове.
На часах три-тридцать ночи.
Дима в больнице. У врача было такое лицо, будто я могу попрощаться.
Глава 35
Разумеется, я не сомкнула глаз до самого утра — ждала звонка из больницы, вдруг что-то выяснится. Карина осталась со мной, чтобы поддержать, но она тоже не понимает, что делать. Когда все в руках врачей, чувствуешь себя совершенно бесполезной. И даже стоять возле реанимации и кричать «я тебя люблю!» не получится — российские больницы не созданы для голливудской романтики.
— Пора, — говорит подруга.
Я смотрю на часы: ровно восемь. Нормальные работающие люди уже просыпаются, и я решила не откладывать важные дела, позвонить, как минимум, шефу Димы и обо всем рассказать. Наверное, решилась бы обзвонить и его друзей, но Дима мало о ком рассказывал, вся его жизнь крутится около машин и его автошколы. А еще — вокруг мамы, которой я даже не знаю, как все рассказать.
Надеясь, что Андрей еще не проснулся и не возьмет трубку, что наш разговор отложится хотя бы на полчаса, я набираю его номер.
Мне отвечает собранный мужской голос:
— Слушаю.
А вот мой голос дрожит — и я понимаю это только во время приветствия:
— З-здравствуйте, вы меня, наверное, не помните… — Тут же беру себя в руки и пытаюсь говорить ровнее. — Я девушка Димы, Ника. Ночью он участвовал в гонках и… и…
Язык отказывается говорить дальше. Карина, сидящая рядом, кладет руку мне на плечо, посылая лучи поддержки. Но не успеваю я собраться с мыслями, как Андрей уже говорит сам, совершенно пустым голосом:
— Жив?
Он все понял. Мне не пришлось говорить, что Димина машина врезалась в столб, что он в тяжелом состоянии, что врачи до сих пор мне не позвонили. Все, что от меня нужно, — сказать «да» или «нет».
— Да, — отвечаю. — Он в третьей городской. Меня попросили обзвонить его близких… Но я почти никого не знаю.
— Матери его звонили? — спрашивает Андрей сурово.
— Еще нет…
— Не нужно. У нее слабое сердце, я сам сообщу… или не сообщу. Что с Димой? Сильно ушибся?
— Сильно, — единственное слово, на которое у меня хватает сил.
— Понял. Держите меня в курсе. Я позвоню тем, кого знаю. Вас пустят к нему?
— Пока не знаю. Собираюсь ехать.
Действительно не знаю, получится ли попасть к Диме. По закону, вроде бы должны пускать только родственников — в том числе жену. Но я не жена. С другой стороны, кто в нашей стране сильно соблюдает законы?
Я беру наличку из шкафа на случай, если понадобится закон «обходить» — должно сработать хотя бы на какой-нибудь не особо честной медсестре. Ловлю раздвоение личности. Меня тянет к Диме, кажется, будто своим присутствием я хоть что-нибудь поменяю… Но так страшно увидеть что-то плохое. Приехать и услышать: «Извините, вы опоздали…» Или увидеть его растерзанное металлическим зверем тело.
Все, не бояться! Я вызываю такси и мчусь к нему, всей душой надеясь, что операции, реанимации и все остальное, что должно было пройти за эту ночь, прошло успешно.
По больнице иду как в тумане. Как нашла нужную палату, уже и не вспомню. А вот возле нее меня встречает тот самый фельдшер, который вытаскивал Диму из машины и опрашивал меня. Он сразу меня узнает, подходит.
— Вы к своему мужу, верно?
Киваю.
— Как он?
— Стабильное тяжелое состояние.
— К нему можно?
Фельдшер щурится, смотря на меня.
— Жене — можно, — говорит наконец он, и я понимаю: он меня раскусил. И все равно пропускает.
В палате не замечаю ничего, кроме койки и спящего Димы на ней. Во рту и от вен идут трубки, подключен к аппарату, который тихонько пищит — совсем не так громко, как в фильмах.
— Давайте недолго, — просит фельдшер. — Я приду за вами через пять минут.
Пять минут — кажется, что этого мало, но я даже не знаю, что делать. Просто подхожу к койке и кладу руку на холодную ладонь Димы. Он не реагирует. Стоит ли что-нибудь говорить? Наверное, нет… но я все-таки говорю.
***
Я всегда хорошо ориентировался в пространстве. Умел хорошо действовать даже в темноте, ночью, различая лишь метр дороги впереди себя, выхватываемый светом фар. Но сейчас я оказался в по-настоящему темном пространстве. Мрак настолько густой, что он даже оглушает и обездвиживает — я не могу пошевелить и пальцем, а звуки… что-то до меня доносится. Кажется, еще недавно я слышал звук сирены скорой помощи, какие-то незнакомые голоса. Но в последние дни, недели, месяцы — сколько же я здесь нахожусь?.. В последнее время не слышу ничего, кроме монотонного писка раз в секунду.
В секунду?.. Хм, ведь так можно попытаться отсчитать время?
Но я сбиваюсь слишком быстро. Мозг отказывается думать. А еще… еще что-то вдруг начинает пробиваться через писк. Что-то приятное, знакомое, не похожее на холодные мужские голоса, которые кружили возле меня недавно.
Что голос пытается мне сказать?..
— …придумала, что ко мне приедет принц на коне. Вот такая странная была мечта в детстве. А может, и не странная? Наверное, все девочки о чем-то таком мечтают, но я не просто мечтала — я верила. Даже знала, что так случится. Я видела его во снах в свои пять или шесть лет, и еще долго помнила его лицо. Сейчас уже не вспомню, конечно, но у него были темные волосы, как у тебя.
Что-то нежно касается моей головы. Меня гладят?
— И у него был конь. Не синий, конечно, — смеется голос. — Наверное, белый. И принц этот очень любил приключения, как говорила мне мама: искать проблемы на пятую точку. Знаешь, сражался с драконами, другими рыцарями, забирался на высокие башни к принцессам. Настоящий адреналиновый маньяк.
Рука продолжает гладить меня по голове. А еще, кажется, вторая рука касается моей ладони. Я пытаюсь пожать ее в ответ, показать, что я ее слышу. Что именно ее голос смог пробиться через темный туман, достучаться до меня. Жаль только, что пальцы даже на миллиметр не двигаются, хотя я истратил все силы, чтобы ими пошевелить.
