Развод. Ты меня предал (СИ) - Арская Арина
Поскрипываю зубами, сжимаю подлокотники кресла пальцами, и меня начинает мутить от искусственного запаха лаванды. Ищу взглядом источник. На подоконнике стоит бутылочка из темного стекла с тремя черными длинными палочками.
— Жена втюхала, — Игорь Викторович оглядывается на диффузор., а затем смотрит на меня. — Запах не нравится?
— Я не смогу ее увидеть? — игнорирую его вопрос.
— Зачем?
— У меня к ней вопросы.
— Какие?
— Личного характера.
Игорь Викторович щурится:
— Она не в состоянии ответить на вопросы личного характера, Ада. Вы понимаете, что такое острый психоз?
— Нет.
— Это паника, галлюцинации, человек не способен правильно оценить происходящее, бред, — глубоко вздыхает. — И с вашей подругой действительно тяжелый случай.
— И все это из-за выкидыша.
— Это одна из возможных причин.
— Значит, ответов я не получу, — бубню под нос и дышу через рот.
— Каких?
Смотрю на Игоря Викторовича исподлобья:
— Кто вызвал бригаду скорой помощи?
— Соседи? — улыбается.
— С ней была еще одна женщина, — говорю тихо и уверенно. — Так.
— Возможно.
— И у нее тоже острый психоз и тоже тяжелый случай?
— Врачебная тайна.
Откидывается назад и смотрит на меня так, будто сканирует мои мысли. Какова вероятность, что этот непримечательный по внешности мужчина связан с Пастуховым Юрой, который меня и направил по следу.
— Если у вас нет ко мне вопросов, то я лучше вернусь к своей новой статье, — Игорь Викторович мягко и даже ласково улыбается, — пока, конечно, только изучаю вопрос, просматриваю литературу и чужие работы… — постукивает пальцами по столу, — но тема меня увлекла. Гипноз, наркотические вещества, ложные воспоминания.
Я напрягаюсь. Зачем мне знать, над чем он работает. Нашел свободные уши, чтобы похвастаться?
— Вы знали, Ада, что наш мозг пластичен, а память очень ненадежна? — спокойно продолжает Игорь Викторович. — И что опытный гипнолог может переписать воспоминания? Человека довольно легко убедить в том, чего в его жизни не было.
На меня накатывает волна жара и потливости. Дыхание учащается, и мне кажется, что за моей спиной кто-то притаился.
— А еще психика - очень хрупкая штука, и ее можно сломать при правильном подходе, — Игорь Викторович всматривается в мои глаза.
Меня сейчас вырвет. За жаром по телу прокатывается озноб.
— Вы… — шепчу я, — тоже человек Пастуха…
— Без понятия о ком вы, Ада? — Игорь Викторович не моргает. — О каком Пастухе речь?
Да, он — человек Пастуха. И все, что он сказал, было ответами на мои вопросы, но одного пазла не хватает. Выкидыш.
Игорь Викторович ведет со мной беседу не просто так, и не для красного словца ввернул выкидыш. Ия была беременной от Матвея, которому выкрутила мозги. И, похоже, его агрессия и отчаяние связано именно с тем, что была близость.
Дело не в ложных воспоминаниях, а в физическом контакте. Меня начинает трясти. На глазах выступают слезы.
Я пришла к ответу, и этот ответ ужасает своим безумием и мерзостью. И да. Матвей сам бы этого мне не сказал, и я его понимаю. Лавандовая вонь забивает носоглотку будто слизью.
— О, господи…
— Как часто я слышу эти слова.
— Я пойду…
Я с трудом встаю на ватные ноги. Меня шатает, и сглатываю кислую слюну. Плетусь к двери и прикладываю дрожащую ладонь ко лбу.
— А знаете… Я могу вас отвести к вашей подруге.
Оглядываюсь и шепчу:
— Да пусть эта мразь горит в аду.
Я выхожу в коридор, приваливаюсь без сил к стене. Как же сейчас Матвею, если мне самой хочется забиться в темный уголок и съежиться там в комочек.
И на что бы еще могла пойти Ия, если бы за спиной Матвея не стоял Юра? В своем безумии она могла бы пойти и дальше.
Нет, я не хочу об этом думать, потому что мне страшно.
В кармане вибрирует телефон. Звонит риелтор. Говорит, что есть несколько квартир и назначает встречу, на которую я соглашаюсь.
Жизнь идет своим чередом.
Я еще минуту стою и прижимаю к уху телефон, который молчит. Делаю несколько вдохов и выдохов, отталкиваюсь от стены и шагаю к лестнице.
У нас все будет хорошо.
Глава 44. На солененькое не тянет?
— И с чего это ты вдруг решила переехать? — задает вопрос Матвей.
Мужики иногда, как любопытные коты. Он все-таки сунулся в нашу с Лилей новую квартиру.
Я ему скинула адрес, куда надо везти дочу, и он не сдержался. Вместе с Лилей поднялся и теперь с подозрением осматривает небольшую кухню.
— Не хочу быть в том доме, — вытаскиваю свою любимую вазу, разглядываю веточки и цветочки на круглых боках. — И я это я тебе должна спрашивать, с чего это ты вдруг решил обрадовать меня своим присутствием?
— Мам! — раздается голос из глубины квартиры. — Давай меняться комнатами? А? Мне твоя больше нравится! Хотя… Подожди! Я еще подумаю!
Мне повезло. Мне попался хороший риелтор. Конечно, комиссию за срочность содрал приличную, но после того, как я подписала с хозяевами все документы, помог найти грузчиков.
— А с домом что? — спрашивает Матвей.
— Я выставлю его на продажу, — отставляю вазу и опять лезу в коробку за заварочным чайником. — С риелтором уже договорилась. Выставлю ниже рыночной стоимости, чтобы его быстро купили. Или ты против? — перевожу на него взгляд.
Я хочу его обнять и дать понять, что я рядом, но сейчас я должна действовать тонко и без навязывания своего неравнодушия и участия.
— Да и мы вроде как-то раз обсуждали, что однажды этот дом надо продать, — пожимаю плечами. — Вот, время пришло.
— Мам, я передумала! Я оставляю себе свою комнату!
— Я так понимаю, ты откладываешь вопрос развода? — Матвей вскидывает бровь.
— Если тебе так надо, то ты дергай лапками, — мило улыбаюсь. — Не скажу, что у меня есть сейчас время и желание таскаться по судам, но тебе будет чем заняться в отпуске.
— Я тебя не понимаю.
— Не надо меня понимать, — отставляю чайник. — Легкой жизни захотел? Нет, — скрещиваю руки на груди. — Это ты меня замуж потащил в восемнадцать лет. Вот теперь попробуй вытащить.
— Да ты издеваешься, — усмехается он. — Чего ты от меня добиваешься?
— Ничего. Мне развод не нужен. Если тебе нужен, то займись им.
— Да мы ведь все подготовили! Все обговорили! — повышает голос. — С чего ты полезла в бутылку?
— Вот такая я загадочная женщина! — тоже повышаю голос. — Непостоянная! Эмоциональная! Придурочная! У меня, может, тоже кризис начался! Тебе, что, одному только можно? И если ты не собираешься мне помочь с коробками и вещами, то можешь идти!
У Матвея лицо вытягивается. Он ни черта не понимает. Он уже прыгнул в пропасть, решил разбиться, а, гадина, такая схватила его за шкирку и не даю встретиться с острыми скалами отчаяния и одиночества.
Никакого ему одиночества и тоски.
— И тебе не кажется, что у тебя отпуск затянулся? — приподнимаю бровь.
— Что?
— Ты хоть изредка появляешься в фирме?
— А тебе какое дело?
— Они там все просрут без тебя. Или у тебя такой план?
— Слушай, тебе бы о своей работе беспокоиться.
— А у меня все чики-пуки, — с вызовом улыбаюсь. — Да и я всего лишь учитель, и у меня нет в подчинении ребят, за которыми надо следить постоянно. Тут уволят, пойду в другую школу.
— Если все просрут, пойду грузчиком.
— Возраст не тот, мой милый, — хмыкаю я. — И уж извини, у тебя дочь, которую тебе еще учить и поднимать на ноги. И ты ей купил кроссовки, которые обещал?
— Да твою ж дивизию, — Матвей сжимает переносицу, и сейчас в нем нет той обреченной меланхолии. — Ада, ты решила мне мозг поковырять?
— Эти кроссовки — показатель того, к какому уровню жизни привыкла наша дочь, — тихо и возмущенно продолжаю я. — И я со своей зарплаты не смогу позволить эти кроссовки. Я не знаю, может, там подошва из золота, а шнурки из волос единорога…
— А мне не нужны уже кроссовки, — раздается тихий голосок Лили.
